В уже навсегда ушедшем в вечность октябре этого года произошла всемирно теперь известная кража из Лувра. Когда музейная сигнализация была отключена, а воры под видом рабочих, которые ремонтируют фасад, изящно проникли в Лувр и вынесли оттуда драгоценности французской короны. Это и правда было изящно.

Иван Шилов ИА Регнум

Люди, выдававшие себя за рабочих, как в каком-то приключенческом кино, быстро выставили строительные конусы вокруг «участка работ», двое из них поднялись с помощью грузового лифта на балкон здания.

Разрезали окно на втором этаже в галерее Аполлона, вскрыли две витрины в зале, взяли оттуда девять ювелирных украшений, спустились обратно, сели на скутеры — и уже в 9:38 утра скрылись в сторону автомагистрали А6.

То есть на всё про всё ушло всего семь минут.

Я почему-то сразу вспомнил еще одно известное похищение. Правда, не из Лувра, а из Венского музея. Это было в 2003 году. Именно тогда солонку Челлини, золотую «Сальеру», частично покрытую эмалью, и вынесли из Венского музея истории искусств.

Но если посмотреть еще дальше, назад, в клубящееся туманом прошлое, то мы даже сможем увидеть, как она, эта солонка, была заказана знаменитому итальянскому скульптору и ювелиру Бенвенуто Челлини.

Король встал тогда из-за стола и спросил, сколько золота потребуется Челлини. Тысяча скудо, ответит тот. Ну ему и выдали эту тысячу полновесных старинных скудо.

И вот потом, уже в наши дни, эту солонку украли.

… Полицейские тогда просто сбились с ног. Там вообще было много непонятного. Например, почему, когда ненадолго сработала сигнализация, так никто и не дернулся? А просто подумали, что это баг системы.

Да и вообще преступление выглядело случайным (а не как это недавнее, филигранно спланированное). Кстати, почти случайным оно и оказалось.

«Был нетрезв». Примерно так раньше писали в советских объяснительных.

Будущий грабитель уже был однажды в музее, видел эту солонку, а так как был специалистом по сигнализации, то сразу понял, что защиту легко обойти.

А тут ехал нетрезвым в своей машине, что уже проступок, увидел строительные леса возле здания, ну всё в голове и сложилось.

Он выходит из машины, забирается на строительные леса, внимательным, хоть и пьяным взглядом в окно оценивает ситуацию, потом спускается обратно, возвращается к машине, вынимает оттуда монтировку и нож, ну а потом уже всё понятно: опять подмостки, вскрытое монтировкой окно, перерезанные шторы — и вот он внутри.

Пропажа скульптуры, которая стоит 60 миллионов долларов, была обнаружена только четыре часа спустя уборщиками.

Но продать он эту драгоценность, разумеется, не смог.

Как потом утверждали записи в деле, два года драгоценная солонка пролежала себе в тихом забвенье под кроватью преступника в его парижской квартире. А потом он вообще закопал ее где-то в лесу.

Через какое-то время полицейским пришло анонимное письмо, и, видимо, замученный совестью похититель указал точное место «захоронения».

В общем, 21 января 2006 года полиция обнаружила «Сальеру» закопанной в свинцовой коробке. А потом и незадачливого похитителя нашли.

… Но мне всё не дает покоя сама тема музеев.

Уже не в криминальном аспекте, а именно как тема: тишина, приглушенные голоса, бдительные смотрители.

У меня есть приятель, он очень хороший актер. Но актерская профессия, она же ненадежна. Поэтому иногда он вынужден подрабатывать. Так, однажды на короткий срок нашел себе дневную работу в одном из музеев современного искусства.

И увидел нас, людей, совсем с другой стороны.

Во-первых, мы очень любим трогать картины руками.

И тут главное для смотрителя выбрать точное время, когда можно грозно сказать: «Нельзя». Потому что секундой раньше — и посетитель недовольно повернется к тебе и скажет: «А я и не собирался».

Но это так, рутина. А есть и удивительные подарки судьбы, которые хоть сейчас бери и вставляй в спектакль или в киноленту.

Однажды он нес свой скучный караул перед незащищенным экспонатом: а именно плащом Александра Родченко.

И вот тут к нему подходит пара из не нашей жизни, из сериала какого-то, про богатых и успешных с Патриков, и мужчина моему приятелю вежливо так говорит:

— Она может сфоткаться в верхней одежде?

И указывает в этот момент пальцем на свою спутницу.

— В каком смысле? Вы же верхнюю одежду оставили в гардеробе, — интересуется мой приятель.

— Да не, — говорит молодой папик с Патриков, — она хочет сфоткаться в этом плаще.

И опять указывает пальцем. Но в этот раз уже на плащ Александра Родченко.

— Вы хотите сфотографироваться в плаще Александра Родченко? — потрясенно спрашивает мой приятель.

— Ну да.

— Нет, нельзя.

— Почему?

Есть в нашей жизни вопросы, на которые ты не знаешь, что ответить. Ну вот не знаешь — и всё. Стоишь перед вопросом, а ответа у тебя нет.

Но всё-таки мой приятель молод, балован судьбой, к тому же актер — как-то всё же нашел в себе нужные слова. Вот они, документальные:

— Потому что это плащ Александра Родченко… В нем нельзя фотографироваться… Ему почти сто лет, и мы бы хотели, чтобы он сохранился…

Но настоящего человека с Патриков никому не переиграть, поэтому победа остается за ним. Он произносит фразу, которую я бы записал во все учебники коммуникационных дисциплин:

— Понятно. Такое лицо, как будто я первый, кто спрашивает.

— Вы первый, кто такое спрашивает, — выдавливает из себя мой приятель.

После чего изумленная и недовольная произволом музеев пара уходит.

… Это я всё к чему? Это я всё к тому, что жизнь удивительна и многогранна. А вы говорите: рукой Челлини ваянная чаша. А вы говорите: солонка. А вы говорите: драгоценности французской короны.

Наши основные драгоценности — в нашей голове. Они там позвякивают, переливаются в мыслительной темноте, и их никогда у нас никто не украдет.