В Белоруссии на прошлой неделе подвели итоги парламентских выборов. И теперь лидеры политэмиграции, или, как именует их Лукашенко, «беглые», стремятся на всех доступных международных площадках обосновать их полную нелегитимность. А кроме того, буквально принудить Запад помочь им «демократизировать» Беларусь.

Иван Шилов ИА Регнум

Светлана Тихановская, именуемая соратниками «избранным президентом», заявила на днях на сессии Совета по правам человека ООН: «Я считаю, что демократия — это ответственность каждого человека в мире. Если вы хотите защитить демократию, вы должны помогать тем, кто борется за нее. Потому что это не локальная, а глобальная борьба. Я верю, что демократический мир покажет диктаторам, что они не победят».

Эта короткая фраза заслуживает серьезного анализа, поскольку она выдает никем не доказанную теорему за аксиому. И проблема в том, что ровно так же рассуждает и российская оппозиция, да и вообще очень многие борцы по всему миру.

Между тем первая и главная, и общая для них всех ошибка в том, что демократия — это сугубо локальная история, и совершенно точно не глобальная.

Проблема в том, что Тихановская (а вместе с ней ее коллеги из других стран) уверена: демократия — это вершина политического развития человечества. А раз это так, то все к ней рано или поздно придут. Чем раньше, тем лучше. И поэтому те, кто пришел раньше других, обязаны помочь остальным ускориться.

JOHANNA GERON / POOL/ EPA/TASS
Светлана Тихановская

Но, во-первых, демократия не вершина. А, во-вторых, этой вершины вообще не существует как таковой. Более того, к политической жизни человечества применима скорее метафора океана со вздымающимися и затухающими волнами, а отнюдь не прямой восходящей дороги в горной местности.

Ведь даже Тихановская, наверное, в курсе, что демократия — это никак не новейшее изобретение, что она существовала еще в Древней Греции. А потом перестала существовать. Но даже в период ее расцвета афинянам не приходило в голову «демократизировать», например, Персию. Просто потому, что для них было очевидно — если нечто хорошо для них, это абсолютно не значит, что это «нечто» хорошо и для всех окружающих.

Более того, еще один из первых политологов, всем известный Аристотель, четко разложил, какие формы правления бывают и что с ними происходит со временем.

Лучшей формой он считал монархию. Правда, при условии, что монарх добрый, мудрый и просвещенный. А если нет, то он запросто превращается в тирана. И лучшая из возможных систем автоматически становится худшей, каковой Аристотель и считал тиранию.

Отличная форма правления — аристократия. Но опять же, пока аристократы благородны и бескорыстно пекутся об общем благе. А как только эти качества в них иссякают, они на глазах превращаются в олигархов. Опять налицо дегенерация.

А что же демократия? Ее Аристотель как таковую считал именно дегенеративной формой, в которую превращается правильная — полития. То есть когда вместо среднего класса (в Афинах это были не айтишники, а те, кто мог на свои средства приобрести тяжелое вооружение) к голосованию допускают всех, кого ни попадя, — жди беды.

Впрочем, позднее терминология слегка изменилась — политию стали называть демократией, а извращенную форму — охлократией, властью толпы.

Последователь Аристотеля Полибий взял эту схему и, приглядевшись к Римской республике, заявил, что вот она и есть идеальное и неподверженное дегенерации устройство, поскольку в ней органично сочетаются элементы монархии (консулы), аристократии (сенат) и демократии (народное собрание). Красиво! И к этой схеме и по сей день апеллируют как к идеальной. И собственно, США на ее основе вполне сознательно отцы-основатели строили.

Но почему-то упускают очевидное. Римская республика ведь не устояла при всей своей идеальности. Ее сменила империя. А почему? А потому, что для большинства стали со временем куда важнее дармовые «хлеб и зрелища», нежели республиканские добродетели.

История нам демонстрирует, что никакой раз и навсегда стабильной высшей формы политического устройства достичь невозможно. Форма правления — это всегда производная от состояния общества, от преобладающих в нём настроений, запросов, качеств.

Поэтому вопрос о демократии, монархии или даже аристократии — дело как раз сугубо локальное и ни в коем случае не глобальное.

Убежденность в достижимости некоего общеобязательного конечного идеала — это дурное влияние марксизма. Маркс и Энгельс, будучи законченными европоцентристами, сочинили совершенно абсурдную схему поступательного развития: родоплеменной строй — рабовладельческий — феодализм — капитализм. Но прослеживаются эти этапы только и исключительно в Западной Европе. Даже на Руси (не говоря уж про Азию, Африку и доколумбову Америку) не было ни рабовладения в античном смысле, ни феодализма, каким он был на Западе. И сам собой никакой капитализм в Московском царстве не возник бы.

Кроме того, Вторая мировая, в которой потерпели поражение тоталитарная Германия и её авторитарные союзники, дала повод насаждать везде и всюду демократию — как некую панацею от рецидивов этих агрессивных форм. Ее распространение наложилось на экономический подъем (хотя прямой зависимости не существует), и в мозгу обывателей (а при демократии и многие политики от них ничем не отличаются) возникло представление, что демократия — это судьба человечества. Между тем до Второй мировой в Европе к чистой демократии можно было отнести от силы три-четыре страны.

Исторически новый вариант народоправства в большинстве стран существует всего ничего.

И кстати, он несет в себе коренное противоречие. Либеральная демократия по большому счету нонсенс. Поскольку базовый принцип либерального понимания свободы состоит в том, что каждый должен быть защищен от вмешательства в его личную жизнь. А демократия требует вовлеченности всех и каждого в политический процесс. Но человек может не хотеть быть в него вовлеченным, может рассматривать это требование вовлеченности как вмешательство.

Если резюмировать, то призыв кого-то помочь «демократизировать» абсурден по своей сути. И реалисты (вроде того же Трампа) это понимают. И всё активней торпедируют инициативы поклонников «религии демократии». Потому что солидарны с блестящим графом де Местром, который говаривал: «Каждый народ получает то правительство, которого он заслуживает».