Адвокаты дьяволов: почему Сталин настоял на открытом процессе в Нюрнберге
Утром 20 ноября 1945 года в зале №600 нюрнбергского Дворца юстиции прозвучали слова британского представителя сэра Джеффри Лоуренса: «На всяком, кто принимает участие в этом процессе, лежит огромная ответственность». С этой реплики начался, пожалуй, самый известный суд в истории человечества. Его суть сформулировал главный обвинитель от Советского Союза Роман Руденко: «Впервые перед судом предстали преступники, завладевшие целым государством и самоё государство сделавшие орудием своих чудовищных преступлений».
«Фабула» большого Нюрнбергского процесса 1945–46 годов известна всем, кто помнит школьный курс истории (или хотя бы заглядывал в сетевые энциклопедии). Но, пожалуй, у многих из нас сложилось не совсем верное представление об этом событии.
Решение организовать суд над верхушкой нацистского Рейха видится согласованным решением СССР и стран-союзниц. И — едва ли не последним общим делом перед началом холодной войны (заметим, что малые нюрнбергские процессы шли до 1949-го, когда уже маячила угроза третьей мировой).
Но на деле у Иосифа Сталина, с одной стороны, и Франклина Рузвельта с Уинстоном Черчиллем, с другой, до последнего момента были разногласия — кого, как и в «каком формате» судить.
А уже на самом процессе единую линию поведения пришлось вырабатывать на ходу — когда «адвокаты дьяволов» (юристы, которым поручили представлять интересы вождей Рейха) пустили в ход демагогические, но выглядевшие убедительными аргументы.
Рузвельт и Черчилль оказались «чекистами»
Из архивных материалов, которые ФСБ раскрыла в мае 2025-го к 80-летию Победы, стало известно: Советский Союз начал уже в первые месяцы Великой Отечественной готовить обвинительные материалы против гитлеровской Германии. В 1941-м органы госбезопасности собрали сотни фактов о преступлениях нацистов и их пособников на оккупированных территориях. К 1945-му уже десятки тысяч зафиксированных свидетельств стали основой материалов, которые трибуналу представила делегация Руденко.
Советский Союз мог — и имел юридические основания — провести собственный процесс над виновниками войны против нашей страны. Но куда больший политический и исторический вес имело осуждение фашизма союзниками по коалиции (которая оформилась после Московской конференции глав дипломатий и особенно после Тегерана-1943). И здесь начались преткновения.
Черчилль настаивал не на суде, а на политическом решении: «Лучше всего было бы расстрелять главных преступников, как только они будут пойманы».
В 1944 году был обнародован Меморандум лорда-канцлера Великобритании Джона Саймона, который предлагал составить список из 50 или 100 немецких вождей, которые подлежали бы расстрелу в течение шести часов с момента установления их личности без всякого судебного разбирательства и официальных юридических процедур казни.
Об этом же говорил документ, подготовленный министром финансов США Генри Моргентау — автором концепции расчленения Германии.
Рузвельт на конференции в Ялте в январе 1945 года предложил «обязательно уничтожить пятьдесят тысяч немецко-прусских офицеров» (повторив слова Моргентау, который считал, что «архипреступников» надо расстреливать сразу после ареста).
Максимум, на что соглашались союзники — это создать чрезвычайную комиссию по расследованию преступлений, причём в отношении наци среднего звена.
В целом уступая идее Сталина, союзники настаивали: у нацистов, которых предполагалось передать этой «ЧК» не будет адвокатов и вообще особых прав на защиту. Черчилль и Рузвельт предлагали сделать процесс закрытым, в крайнем случае — пустить туда только армейских репортёров, связанных присягой.
Почему Сталин настоял на открытом процессе
Но Сталин, уже в двухсторонних переговорах с США и Британией с 1942 года, выступал большим «законником». Он настаивал, что нужно не только расследовать и наказывать, а провести именно трибунал над высшим руководством Рейха со всеми юридическими атрибутами и полной гласностью.
На встрече с Черчиллем в Москве в 1944-м Сталин резко раскритиковал меморандум Саймона, и такая же участь после переговоров с Рузвельтом постигла и план Моргентау.
Почему лидеры западных демократий настаивали на «чрезвычайке», а Сталин — на открытом и состязательном процессе? Ряд историков высказывают мнение, которое упомянул в недавнем интервью для документального фильма «Нюрнберг. Не жалуйся на жизнь палачу» глава МИД России Сергей Лавров.
Союзники опасались, что на открытом процессе нацистские вожди расскажут о подробностях морского соглашения Великобритании и Третьего рейха от 1935 года, после которого Германия, окончательно разорвав Версальские обязательства, начала наращивать свой ВМФ.
Или напомнят о роли западноевропейских демократий в сдаче Чехословакии в Мюнхене в 1938-м. Пакт Молотова — Риббентропа хронологически следовал за этими событиями, так что Лондон и Вашингтон оказывались в менее выигрышном свете.
По другой версии, западные союзники ставили целью собственно устранение руководства Германии, а для Сталина важнее была идеологическая составляющая — публичное осуждение национал-социализма.
В любом случае, на последнем этапе обсуждения, в 1945-м, Советский Союз заручился поддержкой включённой в клуб стран-победительниц Франции — в Париже сочли, что выгодно получить мировую трибуну для осуждения Гитлера.
Но главное, союзники и СССР согласовали «стоп-лист» тем, которых не надо было касаться: так, со стороны СССР это были вопросы внешней политики — договор о ненападении с Германией 1939-го, советско-польские отношения и положение прибалтийских республик.
В итоге летом 1945 года на Потсдамской конференции СССР и союзники согласовали формулировку: «Военные преступники и те, кто участвовал в планировании и осуществлении нацистских мероприятий, влекущих за собой или имеющих своим результатом зверства или военные преступления, должны быть арестованы и преданы суду».
На самом последнем «треке» все четыре участника согласились исходить из презумпции виновности подсудимых по трём категориям деликтов — преступлений. Это преступления против мира (развязывание агрессивной войны), преступления против человечности (массовые убийства мирного населения, депортации, геноцид) и преступления военного характера — такие как умышленные убийства и пытки военнопленных.
8 августа 1945-го двадцать «объединённых наций» согласовали создание Международного военного трибунала. 20 ноября был открыт процесс против 24 нацистских руководителей, самыми статусными из которых были рейхсмаршал Герман Геринг и последний де-юре руководитель Рейха гросс-адмирал Карл Дёниц.
Судьба Адольфа Гитлера и Йозефа Геббельса общеизвестна, глава СС Генрих Гиммлер избрал тот же путь после ареста его британскими военными, а рейхсляйтер Мартин Борман «на процесс не явился».
Формула Руденко — Джексона
Трибунал из восьми судей от четырёх стран-победительниц — СССР, США, Великобритании и Франции — заседал без малого год, до сентября 1946-го. Одних только стенографических отчётов было собрано 22 тысячи страниц.
Адвокаты, которых получили подсудимые, избрали тактику «а судьи кто?». Их подзащитные-де не творили ничего, чего бы не делали другие нации. Например, Британия создавала концлагеря для военнопленных в англо-бурскую войну 1899–1902 годов, Франция — для испанцев бежавших от Франсиско Франко в 1939-м, США интернировали этнических японцев в 1941-м.
В ответ на свидетельства британских судей о бомбардировках Ковентри подсудимые и их защитники говорили о неизбирательных авиаударах по Дрездену и Кёльну.
«Команды» СССР и союзников, которые в начале процесса работали сепаратно, в кулуарах Нюрнберга заключили устное джентльменское соглашение. Позже его передавали так: «Противостоять «политическим выпадам» со стороны защиты… бороться против «этих выпадов… как не имеющих отношения к делу» и стараться «препятствовать политическим дискуссиям».
За основу решили принять две формулировки — первую высказал Руденко: «Свидетель не имеет права оценивать действия «врагов Германии». Вторую — американский прокурор Роберт Джексон: «Нарушения законов и обычаев международного права одной стороной не оправдывают подобные же нарушения другой стороной».
Формулировка Джексона, как более общая, станет одним из принципов послевоенного международного права, которое можно назвать не только «ялтинско-потсдамским», но и «нюрнбергским».
Ещё один аргумент «адвокатов дьяволов» выдвинул защитник шефа дипломатии Иоахима фон Риббентропа: мол, вождей Рейха судят за преступления 1939-45 годов исходя из Устава Международного военного трибунала, принятого лишь летом 1945-го, а значит, судят задним числом.
На это нашёлся контраргумент: «Законодательство любой цивилизованной страны осуждает убийства, грабежи и иное насилие, а именно подобные преступления, только невиданного ранее масштаба, подготавливали обвинявшиеся в Нюрнберге вожди Германии и руководили их совершением».
Главная «мина» Нюрнберга
Компромиссное решение обвинителей вынести за скобки политические вопросы поставило крест на обвинении самой нацистской идеологии. Обвинения в преступлении против человечности в систему доказательств так и не вошли.
Например, доказывалось жестокое обращение с узниками в концлагерях. Но сам факт лишения одного этноса политических прав как нарушение человеческого общежития по факту не рассматривался. К примеру, в документах по делу заместителя фюрера по партии (в 1933–1941 гг.) Рудольфа Гесса говорилось: «Имеются доказательства, показывающие, что партийная канцелярия под руководством Гесса принимала участие в распространении приказов, связанных с совершением военных преступлений…»
То есть приказы канцелярии НСДАП относятся к военным преступлениям. Ни слова о биологических доктринах канцелярии, представлении о лицах высшей и низшей расы и т.п. Политическое решение о массовом уничтожении евреев — как наиболее аргументированный обвинениями раздел преступлений против человечности также не был расследован именно как политическое преступление.
Нацисты судились, по сути, как обыкновенные уголовники за конкретные факты насилия, массового убийства и грабежа и не осуждались за саму идею уничтожения отдельных слоев населения согласно определенным идеям.
По итогам процесса были осуждены структуры и организации: руководящие органы НСДАП, СС, штурмовые отряды, СД и гестапо, генштаб и ОКВ (верховное командование вермахта). Но не был осуждён национал-социализм как комплекс идей и политическая система.
Главным политическим обвинением в адрес Германии стало вероломное нарушение договоров — общим числом около двух десятков.
«Быстро и торопливо»
В итоге шестеро участников процесса были признаны виновными по всем пунктам обвинений, и 10 из 24 были приговорены к смертной казни.
Они были повешены в ночь на 16 октября 1946-го в спортивном зале Нюрнбергской тюрьмы.
Первым стал фон Риббентроп, последним — рейхскомиссар Нидерландов Артур Зейсс-Инкварт. Для истории зафиксировали даже меню последнего ужина приговорённых — картофельный салат, сосиски, ветчина, черный хлеб и чай — и, разумеется, их последние слова.
Риббентроп произнёс целую тираду о мире во всём мире. Шеф Главного управления имперской безопасности (РСХА) Эрнст Кальтенбруннер даже в последние минуты перекладывал вину на мёртвых Гитлера и Геббельса («народом руководили люди, которые не были солдатами») и настаивал на невиновности. Гауляйтер Франконии, фанатичный антисемит Юлиус Штрайхер вместо ожидаемого нацистского приветствия вспомнил о любимой жене.
Присутствовавшие отметили, что исполнители казни — американские солдаты действовали «быстро, торопливо и очень непрофессионально».
В годы холодной войны в СССР бытовало мнение, что Запад стремился вывести из-под удара нужных ему людей — сохранить им жизнь, чтобы использовать против Советского Союза. Но по сути никого из осужденных не «использовали», а скрывшиеся Мартин Борман и архитектор Холокоста Адольф Эйхман вряд ли чувствовали себя в комфорте и безопасности.
Карьеру в «демократическом мире» продолжили «сравнительно незапятнанные» нацисты, не ставшие участниками больших процессов — например, шеф разведки на Восточном фронте Рейнхард Гелен (создатель Федеральной разведслужбы ФРГ), ракетчик Вернер фон Браун и практик блицкрига Хайнц Гудериан.
Нюрнберг выполнил задачу персонального наказания виновников войны, которых удалось привлечь к ответственности. «Вменить в вину» создателям послевоенной системы (ковавшейся в том числе в Нюрнберге) следует в первую очередь то, о чём уже было сказано — в силу политических игр нацизм не был раз и навсегда осуждён как явление. А это — как показывает в том числе новейшая история — требует всё новых и новых денацификаций.
