Сижу, пишу текст. Чувствую: кто-то варит кофе у соседей — запах проникает через открытый балкон.

Иван Шилов, ИА Регнум

Кофе, который варят в турке, всегда символически больше того кофе, что из капсул.

Ну а про растворимый и говорить нечего: сирота, бедный родственник. Это только в рекламе показывают, как муж спит, а жена сделала растворимый кофе, аромат плывет белым компьютерным дымом, муж уже во сне довольно ежится, сейчас проснется.

Ничего не плывет от растворимого кофе — нечего ежиться, жизнь обманула, спи дальше, мужик.

Когда я был школьником, мне разрешали пить только чай. «Кофе вредный». По этой причине, видимо, пили его сами. Легли, так сказать, грудью на амбразуру вреда.

А в школе, однако, давали. Но из общего титана и сразу с молоком и сахаром. Три в одном.

Это было не то.

Хотя, может быть, это был цикорий?

«Когда я закончу школу, — думал я, — буду пить только настоящий кофе».

Так и случилось.

Кофе в рано возникшей взрослой жизни был черным, принципиально несклоняемым, мужским.

Но сейчас жизнь в большей своей части уже прошла, теперь разрешили говорить «оно, кофе», и теперь я предпочитаю кефир.

И вот пью я, значит, кефир и читаю кулинарные паблики «ВКонтакте». Те, где коллективное бессознательное бурлит.

… Люди слова говорят как Бог на душу положит. Слова же, они приблизительны, словами душу не передашь. О настоящем только молчать да вздыхать нужно. Поэтому, когда люди пытаются что-то описать, слова трепещут, как гибридные бабочки, сведенные вместе с жуком каким-то волшебником не в настроении, тяжело ложатся на электронную «бумагу», там замирают.

Вот пишет женщина, предлагая свой видеорецепт: «… сперва одну столовую ложку с горкой кипятка… Потом добавьте домашние сливки из магазина».

Ложка кипятка поднимает свой девятый вал, замирает в таком состоянии: образовывает, попирая все законы физического мира, горку воды.

Туда ее, туда, в уже намешанную смесь, некогда в словесных тонкостях разбираться.

По поводу же «домашних сливок из магазина» (по-моему, гениальное определение) всё как раз понятно: у нас же культ псевдодомашней еды. Идешь мимо кафе, там баннер: «Вкусно, как у мамы».

Ну, во-первых, мама может плохо готовить.

Во-вторых, у кого-то мамы уже может не быть. Конфуз может выйти.

У меня однажды было такое кулинарное приключение, я даже где-то в сетях о нем рассказывал.

… В моем советском детстве и отрочестве слова «бесплатный суп» ассоциировались с крахом жизни, с последней и бесповоротной чертой падения. Телевизор строго говорил: «В Париже ярко светит солнце, но не радует оно парижан. Безработные горожане получают на улице бесплатный суп».

Ложка с бабушкиным борщом замирала у тебя возле рта. Этот борщ тоже был бесплатным (бабушка же), но сама мысль, что люди могут так обнищать или даже жить на улице, приводила в ужас. Солнечных парижан было жалко. Это потом мы уже узнали, что и у нас такое может быть. Герои фильма Эльдара Рязанова «Небеса обетованные» нам об этом подробно рассказали.

Но я никогда не думал, что тоже однажды получу бесплатный суп.

Так уж случилось, что лет десять тому назад у меня в одном районном магазине ненадолго заработала кулинария при небольшой столовой. Работала там многонациональная команда. И у меня сложились с нею доверительные отношения.

Например, я приходил на следующий день после покупки на вынос и говорил: «В борще было слишком много картошки». Продавщица, а, возможно, в другие смены тоже повариха, скорбно и быстро с этим соглашалась. Много картошки не мало. Сытно же.

И вот я однажды зашел к ним и вдруг вижу: продавщица другого отдела несёт из кулинарии прочь куда-то вдаль небольшую кастрюлю. А там что-то жидко поблескивает.

— Это что? — спрашиваю. Как ревизор.

— Да это суп. Он не для продажи. Мы его для себя варим.

— Я тоже хочу.

Тогда продавщица (а в другие дни, возможно, и повариха) повернулась назад за прилавком, взяла разовый контейнер, стала наливать из отдельно стоящей кастрюли, налила, потом протянула контейнер мне.

Я спросил:

— Сколько с меня?

А она говорит:

— Это подарок.

Так я получил свой первый в жизни бесплатный суп.

… А вот теперь я иногда читаю кулинарные паблики, просто так, из антропоморфического интереса, не сами посты, а именно комментарии. А еще иногда смотрю паблики про ностальгию (у меня ее, ностальгии, нет, просто смотрю).

Вот выложили в группе «Сделано в СССР» фото пирожного «полоска». За 22 копейки. Одна из ностальгирующих пишет: «Крем был удивительно вкусный! Бисквит пропитан, слой повидла с приятной кислинкой!».

Ей вторит (какая-то Марина): «Вкусное было, потому что из натуральных продуктов, без ГМО и пальмового масла».

Но не тут-то было. В полемику вступает Николай: «А как маргарин может быть натуральным?» Ну и пошло-поехало.

В конце дискуссии опять выложили заметку из газеты «Гудок» за 57-й год про пальмовое масло. Про его поставки. К нам в СССР. Какое оно нужное и полезное.

Но Николая так просто не сломить. Пишет: «Думай так. Но на деле в то время ты сожрал пальмы столько, сколько даже не представляешь».

Я вот, в отличие от оппонента Николая, не представляю другое: сколько же интереса к еде в нашем народе. Не представляю, но тоже периодически читаю эти паблики. Загадка моей славянской души.

Ну и, разумеется, «ложили», уж не знаю, с каким ударением, есть подозрение что на первый слог. В данном случае про крем для тортов (или торто́в?).

Горячится Олег: «В крем не ложили маргарин, а ложили сливочное масло. Его при СССР было полно и доступно для любого. Мы даже на нем часто жарили. А уж в каши накладывали неумеренно. Поговорку знаете? Кашу маслом не испортишь. Сейчас при таких ценах на него, и то, там и масла-то нет толком, купишь 200 гр. и только ребенку».

(Я не знаю, о каких-таких ценах на масло идет речь, вполне себе доступно, но сейчас не об этом.)

Потом в дискуссии уже перешли на грубости: Олег, уже упомянутый, кому-то: «У тебя в голове маргарин».

Но на другой стороне интернет-экрана на растерялись: «А у тебя вакуум. Это характерно для совка». Потом перешли на личную жизнь: «Светлана, слушай, у тебя вообще всё плохо? Никто не хочет?».

Но Светлану так просто на понт не возьмешь: «Олег, а тебя хотят? Убогий карлик».

Потом к дискуссии присоединяется женщина с нежным юзернеймом «Оля Олюшка», но к воспроизведению тут ее реплики невозможны, потому что непечатно.

А я всё это читаю. Хотя действительно не могу понять, для чего. Ну, наверное, по той же причине древние римляне ходили смотреть гладиаторские бои. Теперь же для нас Колизей — интернет.

Но есть, надо сразу сказать, комментаторы и действительно остроумные. Вот, например, один пишет: «В СССР были такие пирожные — из них дома строили. Мой прадед избу из них сложил — до сих пор живём!».

Еще один тоже планку не роняет: «Дамбу Гувера в Неваде знаете? Сложена из советских пирожных». Вот так и ругаются. Оля Олюшка с Олегом, а Николай с Мариной.

… Где-то прочитал: в Китае парня парализовало ниже груди из-за постоянного наклона головы — он часами сидел, уткнувшись в смартфон. В отделении неотложки, куда его доставили, стало понятным, что всему виной тромб, образовавшийся в шейном отделе позвоночника: из-за постоянного наклона головы у китайского любителя мобильного интернета лопнул сосуд.

Тоже, небось, всё писал по-китайски кому-нибудь: «Мне жаль вас». Дивная форма, которая уже, к сожалению, выходит из моды. А то обычно ответишь на подобное: «Ну наконец-то хоть кто-то меня пожалел. Спасибо!».

А на другом конце микроволокна или вайфая кто-то пыжится, нервничает: «Ах, вы меня неправильно поняли; это была моя ледяная ирония». Хе-хе. Была твоя ледяная ирония, стала моя.

Анна Ахматова, чуткая на народную речь, в свое время подхватила одно выражение и всё спрашивала у своих, после каких-то переговоров с литературными чиновниками: «Ну что? Я его перехамила?».

Но бог с ней, с Ахматовой.

Я про себя.

Тут заметил неладное: когда смотрю в последнее время очередной кулинарный любительский ролик, вдруг у меня возникает труднопреодолимое и такое непонятное мне вообще несвойственное желание кому-нибудь в комментариях написать: «А сметана магазинная или домашняя?».

И еще два вопросительных знака в конце подряд поставить. А лучше три. Для убедительности!!!