Идет трамвай, стучит, звенит на поворотах. Старая женщина (ну какая женщина? Это в конце очереди женщина: «Женщина вы куда?» — а тут прекрасная старая дама) говорит, захлёбываясь, от больного сердца, от унижения, от попранной веры в людей: «Люди слааабые. Слааабые».

Иван Шилов ИА Регнум

Она тянет это «а» в слове «слааабые», и столько там навек не поправимой горечи. Время пройдет — а горечь останется. Да и сколько этого времени? И дама совсем старуха, и сердце слишком слабое. Как и люди.

Так заканчивается фильм Киры Муратовой «Настройщик». В нем героиню Аллы Демидовой обманули мошенники. И теперь трамвай гудит, и колеса стучат на рельсовом повороте, и дребезжит ее слабое «ааа».

Вообще удивительно, как точно Муратова нашла этот образ.

Не машина, не автобус, не поезд.

Прекрасный мех

Мы помним еще один легендарный трамвай в кино — у Михалкова.

Небесная актриса немого кино в исполнении недосягаемой молодой Соловей уезжает куда-то вдаль, туда, где и трамваи-то не ходят: там уже чистое поле.

«Господа, вы звери, господа. Вы будете прокляты собственной страной».

Так тянет — своим небесным, немного кукольным голосом — актриса немого кино на задней площадке грохочущего трамвая в советском фильме «Раба любви». И когда трамвай начинает удаляться, камера отъезжает: и мы видим, что за ним скачут в большом количестве разъяренные белогвардейцы.

Даже не хочется думать, что с этой актрисой будет, когда они ее догонят. А они уже близко. И расстояние всё сокращается.

Поздно. Уж мы обогнули стену,

Мы проскочили сквозь рощу пальм,

Через Неву, через Нил и Сену

Мы прогремели по трём мостам.

И, промелькнув у оконной рамы,

Бросил нам вслед пытливый взгляд

Нищий старик, — конечно, тот самый,

Что умер в Бейруте год назад.

(…)

Машенька, я никогда не думал,

Что можно так любить и грустить!

Это хрестоматийное стихотворение Николая Гумилева, давнишнее, всем известное, но трамваи долго, видимо, не перестанут еще стучать в стихах и в кино. Есть в нем, в трамвае, что-то, с одной стороны, дореволюционное (вот она, связь времен), с другой стороны — уже неотменимо литературное.

И Аннушка уже свое масло тоже пролила.

Прочитал тут недавно:

«Московская пенсионерка отдала мошенникам пять килограммов золота, четыре млн рублей, 200 тысяч долларов и 20 тысяч евро. Общая сумма составила более 63,7 млн рублей».

Что было дальше («и тут она поняла, что ее обманули, и пошла в полицию»), про это мы уже неоднократно читали, каждое утро, в новостных лентах. И только эта московская пенсионерка, владеющая 67 миллионами (у вас есть такие деньги? У меня нет), по-видимому, жила в каком-то райском информационном вакууме.

Ну разумеется, ей позвонил неизвестный человек (и мне звонил, и вам, и не один раз), представился сотрудником сервисной службы. Сообщил, что в доме будут менять домофон. Попросил продиктовать ему код из смс, необходимый якобы для передачи нового ключа.

«Остап прошел в комнату, которая могла быть обставлена только существом с воображением дятла. На стенах висели кинооткрыточки, куколки и тамбовские гобелены. На этом пестром фоне, от которого рябило в глазах, трудно было заметить маленькую хозяйку комнаты. На ней был халатик, переделанный из толстовки Эрнеста Павловича и отороченный загадочным мехом.

Остап сразу понял, как вести себя в светском обществе. Он закрыл глаза и сделал шаг назад.

— Прекрасный мех! — воскликнул он».

(Ильф и Петров «Двенадцать стульев».)

Не спрашивай, по ком звонит колокол, не спрашивай, по ком звонит твой телефон, не спрашивай, куда направился сейчас современный Бендер. Он направляется именно к тебе.

Раньше мы часто читали «прогрессивных людей», которые говорили, что мы Родину неправильно любим (точнее, зачем-то любим), что мы быдломасса, что мы не те какие-то генетически. А потом — раз, и читаем, что вот один из них поверил мошенникам (а сам он профессор был тогда, преподавал до эмиграции в одном из престижных университетов), вот и отдал им всё, что имел. Даже квартиру потерял.

Потом читали, как прежние, теперь покинувшие нас, лидеры мнений разговаривали тоже со своего рода мошенниками — с пранкерами. И тоже ни один нерв, занимающийся тревогой, у них не дернулся. До конца были уверены, что разговаривают с высшим руководством одной, сейчас враждебной нам, страны. (Это ж какое надо иметь самомнение?)

Я однажды в реальном времени смотрел на сайте одного известного издательства, как, если обновить страницы этих писателей, вдруг всё исчезало, осыпалось — и возникала ошибка 404. «Не найдено». Это были уже последствия.

Отличные все-таки у нас были лидеры мнений.

Но теперь всё как-то посуше, попроще. Мы обыватели — вот и новости у нас обывательские.

Например, такая: «Женщина общалась с мошенниками, в том числе по видеосвязи, на протяжении пяти дней, за это время она отдала различным курьерам деньги и 20 золотых слитков весом по 250 граммов».

Так трепетать

И тут опять великая русская литература подкладывает нам свою саркастическую параллель. Кто бы мог подумать, что теперь несколько гоголевских строчек будут читаться уже в реалиях нашего времени?

«После видят, нечего делать, — ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры курьеры… можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров».

Это еще один литературный мошенник — Хлестаков.

Ну а если уж вспомнили Гоголя, то куда теперь без Чичикова?

Вот он, опыленный русской дорогой, приезжает, в частности, к Плюшкину. А у Плюшкина деньги-то есть. Ну, может, не 63 миллиона, как у этой нашей современной пострадавшей. (Откуда они их все берут? Опять не могу удержаться от зависти. Нет, мне, правда, интересно. Я тоже хочу.) Но в щелях плюшкинской очевидной нищеты тоже, и это понятно, прячутся какие-то тихие деньги.

» — Ну, видите ли, я вдруг постигнул ваш характер. Итак, почему ж не дать бы мне по пятисот рублей за душу, но… состоянья нет; по пяти копеек, извольте, готов прибавить, чтобы каждая душа обошлась, таким образом, в тридцать копеек.

— Ну, батюшка, воля ваша, хоть по две копейки пристегните.

— По две копеечки пристегну, извольте. Сколько их у вас? Вы, кажется, говорили семьдесят?

— Нет. Всего наберется семьдесят восемь».

Кстати, (только что подумал, даже поразился догадке) чичиковская тройка — ведь это тоже еще не осуществленный трамвай. Пылит уже вдали, только вы ее и видели. И тоже несется, как и гумилевский трамвай, как будто бы в никуда.

… Вернемся, однако, опять к нашим обманутым миллионщикам. Но с другой стороны.

Во всех этих историях с деньгами, квартирами и кредитами важно не то, что жертвы — пенсионеры, певицы или политтехнологи. А наше легковерие.

У меня была комментатор в одном из блогов, которая все время говорила, что в этих схемах заложена какая-то хитрая нейропсихология. (Видимо, сама когда-то в такой же ситуации в подобную сеть попалась.)

Хотя понятно, что нет там никакой нейропсихологии.

А твоя готовность ее наличие признать (и это в телефонных разговорах, где с тобой говорят часто с орфоэпическими ошибками, а иногда и «гэкая») — это просто твое желание постфактум убедить себя, что это не ты такой лох, а что там, на том конце несуществующего уже телефонного провода, сидят люди с какими-то невероятными суперспособностями. Просто какие-то бэтмены. Или страшный клоун из Готэм-сити.

И вот стучит, стучит по рельсам трамвай, звенит на своих поворотах, и люди, старые, молодые и среднего невнятного возраста, говорят, захлёбываясь от униженного сердца, от попранной веры в людей и в себя: «Люди слааабые. Слааабые. Слаабые мы».

И всех людей очень жаль.

Потому что мы действительно слабые, потому что боимся строгого голоса, потому что трудно дышать, и больно жить, и сердце угрюмо, потому что никто из нас никогда не думал, что можно так верить, так доверять, так любить, так трепетать — и так обмануться.