«Бабушка-панк»: за что молодая публика полюбила певицу Надежду Кадышеву

Всё началось с того, чем обычно всё кончается, — с веночка. С припева песни про веночек — как он плывет вдоль ночной воды, а «…Одинокая, стою на берегу, вижу отражение своей мечты, но найти ее на небе не могу». Текст умеренно печальный, а мелодия бойкая, и голос у певицы «улыбающийся» — редкая сейчас манера пения, модная в середине прошлого века: когда исполнитель поет будто бы с прорывающейся в мир улыбкой, которая трепещет в голосе.

В общем, припев песни Надежды Кадышевой завирусился в соцсетях в 2024 году — стал одним из самых популярных «звуков», которые использовались блогерами при монтаже мемных видео и рилсов.

А как это происходит и что были за мемные видео? И главное — как они вообще начинают вируситься?

Словили звук

Это история такая простая, что ее сложно рассказывать. Ну например, девушка вяжет макраме, и на каждое новое видео с очередным узором (а ведь каждый мемик еще и микроистория со своей ужимкой и прыжком), ей нужно найти новый «звук» — короткий духоподъемный музыкальный фрагмент. А, прямо скажем, в мире сейчас видосиков снимается гораздо, гораздо больше, чем пишется новых хороших песен, да, скорее всего, и больше, чем написано всех старых.

Поэтому поймать никем не используемый (или по крайней мере нечасто используемый) звук считается большой удачей. А если еще и запоминающийся?

И вот девушка с макраме (представим, что это нулевой носитель феномена Кадышевой) делает обычное свое видео с хитрыми веревочками, а в качестве фона ставит припев песни «Веночек» — и неожиданно для себя получает успех и просмотры большие, чем всегда. Нетрудно догадаться, что именно из-за заводного куплета.

И дальше эта удача как бы делится на два «тренда». Первый — тематический: какое-то время все плетельщики макраме в качестве звука используют «Веночек». Он становится их гимном и опознавательным знаком.

Второй — музыкальный: все иные блогеры, до которых доплыл модный веночек, увеличения просмотров для начинают использовать за кадром и его, и фрагменты иных песен Кадышевой. И каждый новый звук опять запускает веер тематических трендов — так, скажем, под припев песни «Ручей»: «Течет ручей, шумит ручей, и я ничья и ты ничей», стали популярны видео с тегом «когда все равно, куда тебя везут, главное, что взяли с собой» — с собачками, которые радуются, что едут куда-то с хозяевами, и неожиданно рилсы с едой.

Смысл песен всё еще неважен — важно только новое звучание.

Зато цифры прослушиваний песен Кадышевой на стриминге «Яндекс. Звук» растут семимильными шагами — в семь раз, она слышна чуть не из каждого миллениальского или зумерского телефона, но успех ли это для нее?

Пока нет.

Переломный момент и настоящий успех случился прошлым летом — в августе 2024-го. На 43% на том же «Звуке» выросла ее аудитория всего за 10 дней.

Ее, наконец, услышали?

Ее увидели.

Игра и фига как новая искренность

Между июлем и августом 2024 года случилось первое явление певицы вживую молодой публике. Организаторы музыкального фестиваля VK Fest, заинтригованные лавинными просмотрами «Веночка», пригласили Кадышеву на фестиваль. Это на тот, где и Билан-то считается мэтром и динозавром.

Воочию ее увидели 13 июня. День был жарким. 65-летняя Надежда Никитична была в пышном платье цвета пыльной розы со стразами и бантами из дымки и в розовом сверкающем кокошнике-веночке. Во всем блеске своего неизменного стиля.

Возможно, организаторы желали развлечь публику и вкладывали в это приглашение некоторую игру и фигу, не исключено, что аудитория разделила эту игру. По крайней мере, газетчики писали, что выступление певицы фестивальная публика — старшеклассники и студенты — приняла не без иронии как оммаж организаторов их сетевым забавам.

Но они — зумеры и певица — посмотрели друг на друга.

И появляется «новое поколение» видео — в которых смысл песни уже учитывается. Например, распространенный сюжет: девица в офисной одежде, с гладкой прической, на каблуках, возвращается домой. Ясно, что после рабочего дня лицо мученическое. Офис ведь страшное место, неврастеническое. Медленно оборачивается к зеркалу, а фоном уже заводится песня «Колдунья», и… заколка отброшена, туфли летят в стороны, девушка пускается в огненный пляс, подпевая: «А я вовсе не колдунья, я любила и люблю! Видно, мне судьба послала грешную любовь моюююю!».

О чем танец? На этот раз, как кажется, не о просмотрах. Об освобождении?

И одновременно нарастает интереснейшее движение — на «живые» концерты Надежды Никитичны вдруг оказываются раскуплены билеты, и юная публика отправляется к Кадышевой танцевать — причем не просто так, а после специальной подготовки. Молодежь образовывает костюмированные группы. Девушки покупают кокошники, плетут венки, накидывают посадские платки. На юношах можно заметить косоворотку или картуз. Появляются взволнованные сообщения, что в заведениях, где дают напрокат карнавальные костюмы, возникла нехватка сарафанов.

Организуются дружеские компании, которые, как группи, выезжают в другие города на концерты Надежды и ее «Золотого кольца» — с тем чтобы бегать хороводами и отрываться перед сценой, на рейве. Впервые за много лет певица начинает выступать в залах с танцполом — обычная ее ровесническая аудитория, разумеется, предпочитала более спокойный вариант шоу.

В Сети начал набирать популярность тег-лозунг «Едем на рейв к бабушке Наде».

И почти сразу профессионалы музыкальной индустрии начинают размышлять — а что, собственно, происходит?

Интрига на три темы

Выдвигаются три версии.

Одна из — перед нами сетевой короткий успех, подобный тому, как некоторое время назад по мировой Сети стал гулять фрагмент песни Кати Лель «Мой мармеладный», который спровоцировал мимолетную моду на slavic core или slavic bimbo. Импортные девушки в соцсетях позировали в меховых шапках и шубах в пол, красили губы в ярко-красный тревожный цвет и даже наглядно ели икру.

Вторая — Кадышева продолжила моду на поп-фолк, сложившуюся в связи с поворотом к патриотическому, антисанкционному «новому русскому» стилю, который распространяется и в дизайне, и в музыке.

И третья — юная публика ностальгирует. Кадышева — музыкальный фон детства, к тому же ее творчество рождает самые высокие чувства: «искренность песен, их доброта и воспевание истинных ценностей»… это, кажется, Прохор Шаляпин говорил, винтажный персонаж полусвета.

Вообще-то Надежда Никитична всегда пела городской романс.

А лирическая героиня городского романса всегда немножко драма квин — не про скрепы, а напротив того, бунтарка:

Женщина, которая кричит.

Но и это не так важно.

Все три версии имеют право на существование, и все присутствуют в том котле интереса, удивления, игры, фиги, иронии, приязни, благодарного азарта, в котором варятся молодые поклонники Кадышевой.

Чтобы ее полюбить, нужно было ее увидеть, так ведь?

Златокипящая подлинность

У Надежды Никитичны свой стиль. Мы, бумеры, так-то думали, что он называется китч лютый.

Надежда Бабкина, много лет делящая с «Золотым кольцом» одну делянку народной песни, было время, даже и артикулировала свое отношение к образу подруги-соперницы:

«Я не понимаю, кто у них художник по костюмам, но это носить стыдно! И ещё при этом говорить, что она исполняет народный жанр. Зачем позорить-то? Народ никогда так не одевался, народ никогда не выставлял себя так пошло».

Но все дело в том, что для миллениалов и зумеров нет понятия плохого вкуса. Вообще. Китч три раза уже прокрутился за последние десятилетия по самым высоким подиумам. Обыграно и взято в хай-моду всё. Сколько перьев было обломано о простенькую, скажем, тему — можно ли носить босоножки на носки или колготки? О, как блистали знатоки стиля, как крушили убогих!

И что? Еще в начале века напиши: «В комнату вошла девушка в лакированных босоножках, надетых на рваные шерстяные носки» — да что ж за персонаж? Беда, деревня, табор, что?

Сейчас — типичный образ inspired by miu miu.

А рэпера в шубе и голде покажи престарелому стилисту?

Плохого вкуса для молодой публики нет, но есть смелость в самопрезентации.

И с этой точки зрения Надежда Никитична — герой, «наш Снуп Догг», Вивьен Вествуд, бабушка-панк. Человек, который не стесняется себя и не боится ничего.

Который обеспечивает молодой публике пространство перед сценой — территорию освобождения, драйва, социально одобряемого бурлеска. Разве не дорогого это стоит?

Да еще с отдачей, сильно, как в последний раз, поет улыбающимся голосом о том, что жизнь жительствует.

Зумеры, чрезвычайно привязанные к собственному поколению самим способом общения, живущие не в раю, а в рое, робкие в одежде (черненькое и бежевое), зарабатывающие денежки в зарегламентированных офисах, вдруг получили в свое распоряжение златокипящую подлинность и витальный жар.

Какая уж тут ирония?

Тут и до поклонения недалеко, скажу я вам.