Здесь не врут, а летают. Цирк не даёт забыть, что человек победил ад

Однажды меня отправили спасать бродячий цирк. Вызвал главный редактор, посмотрел в глаза с щемящей мужественной грустью, как будто уверен был, что видит в последний раз, и сказал: «Кроме тебя — некому…»

Три точки в конце предложения — как отверстия от пуль в комсомольском билете. Я понял, что Родина в опасности. Посмотрел в глаза главному редактору с ответной и всё понимающей мужественной грустью. И поехал.

Погибающий цирк погибал в волгоградской степи. Если быть точнее, прямо в Волгограде, за Мамаевым курганом, под ногами у Родины-матери, на парковке торгового центра. Цирк прибыл туда с караваном из четырёх грузовиков: встали табором, подняли шатёр, установили жилые вагончики, вольеры с животными, продали билеты. И, кажется, даже успели дать первое представление.

А потом грянул ковид, всех закрыли по домам. Цирк, как говорится, остался, а клоуны никуда не уехали потому, что ехать было не на что. Никто еще ничего не заработал, все остались стоять, погибать в степи, как гордый «Варяг» под Порт-Артуром.

Как они прожили целый год на голом асфальте — только цирковому богу известно. Циркачи — живучи, иначе в этой профессии не существуют.

А миссия моя с самого начала была обречена на провал. Спасти цирк какой-то публикацией, пусть даже в «федеральном» издании, было невозможно. Поэтому мне оставалось только слушать, изображать участие, трескать жареную картошку с мясной подливой и надеяться, что цирковой бог вывезет свой народ и в этот раз — без моего участия.

Зато я увидел цирк с другой, «лунной» стороны: еще более волшебной, то есть настоящей.

На ночь меня поселили в жилой прицеп к дрессировщикам, которые на тот момент отсутствовали. Но прицеп с комнаткой, кухонькой, душем и туалетом был всё же обитаем, я бы даже сказал определённее — занят.

Мне пришлось потеснить его жильцов. Жильцы — парочка королевских пуделей — огромные, ростом с пони, мохнатые, чёрно-белые, как концертные рояли, спутанные чёлки закрывали глаза. Они совсем не обрадовались уплотнению жилплощади.

Мне сказали, чтобы я ничего не боялся, а вёл себя как Адам — царь природы. Не знаю, как Адам договаривался с пуделями, мои были совершенно дикие и необузданные.

Сразу выяснилось, что я — хам, занял их кровать. Не уверен, как обстояло дело при хозяевах, но в их отсутствие эти собако-лоси валялись на кровати без зазрения совести. Всё покрывало было в кучерявой шерсти. А тут заявился какой-то чел в моём лице, псов загнали под кровать — кому понравится?

Только я выключил свет, разделся, лёг под одеяло, как раздалось недовольное сопение, глухое рычание, приглушенная возня и, наконец, драка. Я включил свет и сказал максимально грозно — цыц!

Странное дело: псы немедленно выползли наружу, встали по разные стороны кровати и уставились на меня сквозь чёлки. Я почувствовал себя крайне неуютно. Пасти этих тварей находились на уровне… Как бы точнее высказаться: там, где я был наиболее беззащитен и уязвим как особь мужского пола.

Я попробовал применить главное оружие царя природы — слово. Товарищи королевские пудели, обратился я к оппонентам, мы приличные люди, давайте договоримся, я здесь только на одну ночь и на вашу жилплощадь не претендую, завтра утром съезжаю. В конце концов, я ваш гость.

Пудели, даром что умные, цирковые, сделали вид, что ничего не поняли. Головы наклонили, жёлтые зубы одновременно оскалили. Собаки, подумал я с бессильной злостью. Стыдно признаться, но решил не искушать судьбу, роль царя природы оказалась мне не по плечу. Перебрался с кровати на кухонные стулья. А эти бессовестные артемоны немедленно запрыгнули на кровать!

Ночь прошла тихо, мирно, в атмосфере благожелательности и добрососедства.

В шесть утра я вышел из вагончика и отправился бродить по цирковому табору. Спали все, кроме льва. Впервые в жизни я подходил к царю зверей так близко, да еще совершенно один — зоопарки не в счёт.

Лёвушка лежал в глубине небольшого вольера на куче соломы, положив голову на лапы. При моём появлении он встрепенулся, потянул воздух носом, как собака, но встал с неподражаемым кошачьим изяществом и, мне показалось, с какой-то неловкостью, словно не был уверен в себе.

Неуверенный в себе лев — это что-то из области сказок, что-то «человеческое». К такому тянет магнитом, он располагает к доверию, словно знаешь рецепт уверенности и готов им поделиться, бесплатно.

Лев прошёлся вдоль прутьев вольера. На мгновение он остановился и посмотрел в мою сторону. Печально, отстранённо, с едва уловимым чувством превосходства.

Есть моменты в жизни, значимость которых сложно переоценить. Это был как раз один из таких. Я смотрел на льва, лев смотрел на меня. И никого вокруг. Только царь и я. Вот так и Адам стоял в раю, подумал я, и нарекал имена всем тварям на рассвете земной жизни.

— Доброе утро! — раздался голос.

Это был директор бродячего цирка Николай Степанович Д. Очень известный дядька в цирковом мире. Знаменитый фокусник, иллюзионист, почти бог. Он выходил из шатра с охапкой травы в руках.

— Доброе. — ответил я.

— Лев понравился? — спросил он на ходу.

— Конечно. Мы разглядывали друг друга.

— Вряд ли. Он слепой. Мы его подобрали, считай, на помойке.

— Есть помойки, куда выбрасывают львов? — озадаченно произнёс я.

— Конечно! — уверенно ответил директор. — У нас как в Греции, всё есть.

Мне опять не удалось почувствовать себя настоящим Адамом. Видимо, это был не мой мир, в котором жили слепые львы и хищные пудели.

Мы прошли внутрь шатра. Там было полутемно, душно и пахло смесью степной сухой травы и асфальта. На арене, под единственным работающим фонарём, стояла молодая женщина в серебристой накидке. Из-под купола на неё падали два длинных белых полотнища. Женщина закуталась в них, обвязав узлами руки, ноги и взмыла вверх как на крыльях.

Это был бесшумный, беззвучный танец света. Музыку же никто не включал. В тишине и полумраке два длинных и узких паруса носились по цирку, словно там, на высоте, дул сильный ветер. У нас был полный штиль, а в этих парусах танцевала маленькая бесстрашная женщина.

Она ходила по воздуху, перелетала с паруса на парус стремительно, как Мидаграбинский водопад, стекала вниз, к земле, но в последний момент подхватывалась неведомой силой и летела в обратную сторону на луче света.

Я смотрел на неё с восхищением и страхом. Два главных чувства, которые я всегда испытываю, оказываясь в цирке.

Даже будучи самым неудачливым и непутёвым «Адамом» из всех, я понимаю, что цирк — это последний неземной или даже внеземной закуток на земле. Потому что здешние люди, а с ними львы, орлы, куропатки и даже пудели выходят за границы своих тел, никогда не обманывают в том, что делают, потому что это невозможно физически.

Они не слушаются земного притяжения, перемещаются по воздуху, летают по небу, ходят по воде и струнам, скачут на гиппопотамах, читают сказки морским львам, запускают дожди из цветов. И всё это делают точь-в-точь, как когда-то это делали, не задумываясь, граждане, имевшие постоянную прописку в Эдемском саду — Адам и Ева по фамилии Первозданные.

Женщина спустилась вниз, на арену, и только тут я заметил, что за тумбой, присев на корточки, её ждал… человек. Очень серьёзный молодой человек лет пяти, не больше. Она подхватила его на руки, снова обвязалась парусами, и уже вдвоём они унеслись под купол.

Сердце у меня ёкнуло.

— Не боись, — сказал цирковой бог Николай Степанович. — Он там и родился.

Попробуй не поверить, подумал я. Он же меня в порошок сотрёт, в лёд замурует, в стакане с водой утопит и скажет, что так и было. И все с ним согласятся, включая меня самого.

Мы прошли арену насквозь. В одном из проходов, на пыльных вешалках, висели какие-то страшные маски, лохмотья, рога, головы рыб с зубами, платья каких-то космических уродцев, лохмотья ведмищ и прочий жутковатый в темноте гардеробчик.

И вот именно здесь, как ни удивительно, в пыльном коридоре, я понял о цирке еще одну вещь: почему он всенародно любимый и почему я его люблю больше всех театров, кино и прочих высоких искусств.

В цирке не врут. Это невозможно по определению.

В цирке летают. Сила от Адама, красота от Евы.

Цирк — вечное удивление и праздник, карнавал и маскарад, потому что в нём есть память о победе человека над… адом. Все цирковые страшилки, морды, гримасы, маски, нежити и прочая-прочая страшны и нестрашны одновременно.

А всё оттого, что мы, люди, после Воскресения Христова плюём на адские сковородки с Ивановской колокольни. И радостно, самозабвенно хохочем, кувыркаемся, мордасничаем, жонглируем, рядимся в страшилищ, идиотски красимся, понимая, что освобождены, победили и не надо бояться всей этой жути дьявольской. В отличие от искусства «современного», которое тащит на свет нежить и смертовщинку, чтобы на полном серьёзе «осмыслять» их.

Бог приходил, смерть побеждена, можно смеяться и строить рожи.