Кандидат физико-математических наук Александр Безносиков активно занимается научной деятельностью в области численных методов оптимизации и машинного обучения. Работы Александра были представлены на ведущих мировых конференциях по искусственному интеллекту.

Заведует несколькими лабораториями: фундаментальных исследований искусственного интеллекта и совместной с МФТИ-Яндекс на Физтехе, проблем федеративного обучения в ИСП РАН, математических основ распределенного и федеративного обучения в Университете Иннополис.

В 2023 году исследования Александра были удостоены премий «Лидеры ИИ» и Yandex ML Prize.

Вместе с командой читает авторский курс по численным методам оптимизации и их приложениям в МФТИ, МГУ, Сколтехе, академии Mail Group и ВК.

В интервью главному редактору ИА Регнум Безносиков рассказал, насколько глубоко искусственный интеллект проник в нашу повседневную жизнь, как не деградировать при использовании нейросетей, о бегстве ученых в начале СВО, плате за гениальность и тайне частной жизни.

Ассистент или заменитель

— Александр, какими именно вопросами искусственного интеллекта вы занимаетесь? Какой вклад внесли в его развитие?

— Сегодня развитие искусственного интеллекта настолько бурное, что даже с точки зрения фундаментальной науки есть чем заняться. Я исследую, каким образом искусственный интеллект можно обучить более дешево. Потому что довести тот же чат GPT до красивого варианта, чтобы с ним было приятно и вкусно общаться, — это очень дорого.

— Мы как информационное агентство сталкиваемся с проблемой. К нам приходят молодые люди, которые хотят писать новости. Им эти новости пишет чат. И если человек не разбирается в политическом контексте, ему очень опасно давать этот чат, потому что чат может тонко встраивать в текст пропаганду.

— Тут надо соблюсти баланс. Я за то, что достижения искусственного интеллекта можно и нужно использовать. Не зря же все это появляется и развивается. Сам им пользуюсь для редактуры, когда тексты пишу. Он все вычитывает, правит слова, добавляет знаки препинания. Делает текст более интересным и грамотным. Но контент создаю я, а он только помогает. Ассистент — это хорошо. Но нужно, естественно, думать своей головой.

— Правильно ли я понимаю, что искусственный интеллект может быть слегка литератором, потому что до него тысячи людей уже написали тексты и он на эти тексты опирается?

— Да, да. В чем состоит суть его обучения? Он долго учится только тому, чтобы угадывать следующее слово, которое вы собираетесь написать. Он смотрит, как вы выстраиваете предложения, с какой частотой у вас встречались те или иные слова, и, исходя из этого, ставит следующее слово.

— То есть на выжженную землю с чистого листа он прийти не мог? Ему всё равно нужно опереться на какой-то багаж человечества.

— Конечно. Весь искусственный интеллект опирается на то, чтобы «съесть» как можно больше данных, которые для него подготовили.

— А если искусственный интеллект будет подбирать слова для вас и для каких-то издательств, а потом вообще книжки начнет писать, ему потом не из чего будет производить новые тексты, потому что он «съест» все то, что люди дают?

— Конечно. Он уже «съел» весь интернет.

— На что мы обречены? Искусственный интеллект будет писать тексты на основе текстов, созданных искусственным интеллектом? Это же будут мёртвые тексты.

— Естественно. Искусственный интеллект начнет обучаться на том, что сам сгенерировал. То есть все эти генеративные языковые модели вышли на некую полочку: он «скушал» весь интернет, дальше ему «есть» нечего, потому что текстов больше нет. Тем не менее еще есть немалый шанс улучшить его возможности, чтобы он заново «ел» интернет более качественно. Делать из этого более профессиональных ассистентов.

Возможно, конкретному искусственному интеллекту, который используется в качестве редактора, не надо знать весь интернет. Ему нужно оставить узенькую область и показать ее как можно подробно, чтобы он в ней лучше работал.

— А к чему мы тогда придём в конечном итоге, если речь идёт о текстах?

— Это зависит от конечного пользователя.

Вы как журналист смотрите на это скептически. Возможно, это правильно, что речь должна быть живой и натуральной. Но мы как научное сообщество скорее выступаем за то, чтобы искусственный интеллект нам помогал писать. Может, язык у нас не такой яркий и богатый, и взгляд на вещи более сухой. Но для нас такого рода ассистенты будут более чем актуальны.

— Тем не менее это не само производство искусственного интеллекта, который пришёл и что-то сгенерировал. Даже когда он вам помогает — это всё равно создано поколениями русских людей…

— Естественно. Это поколениями созданная литература и десятилетиями скопленный набор интернета. В том числе всевозможные чаты, которые в итоге «скушал» тот или иной ассистент, которым мы пользуемся.

Коллег из Европы ограничивают

— А когда вы были в последний раз на международной конференции?

— Пару недель назад из Китая вернулись.

— А в Европе?

— Была возможность год назад поехать в Австрию, но просто по времени не получилось, а многие коллеги поехали.

— То есть русских ученых не гоняют?

— Не сказал бы, что всё идеально и гладко, но возможность путешествовать и обмениваться опытом с международным сообществом точно есть. Понятно, что появились не самые приятные дополнительные ограничения. Но от этого больше страдают коллеги со стороны, чем мы.

— Почему?

— Со стороны России никаких ограничений нет. Общайся, пиши статьи, выступай где хочешь. А вот коллег из Европы и Америки прямо ограничивают во взаимодействии с российскими учеными, вплоть до угроз каких-нибудь санкций.

— То есть если вы совершите научный прорыв, а европейскому учёному нужно будет в своей статье сослаться на ваш труд, он не сможет этого сделать, поскольку вы из России?

— Нет. Это они делать могут. Им, скорее, нельзя писать статьи вместе с нами. Точнее, писать можно. Но их просят не указывать аффилированность к университетам и организациям, где они работают.

— Они от этого страдают?

— Естественно. Они же получили какой-то результат, но они не могут отчитаться об этом в плане грантов и других формальностей. Потому что указать наименование своего университета уже запрещено.

— Это не приводит к тому, что они отказываются от сотрудничества с вами?

— В некоторых случаях приводит. Понятно, что из-за таких ограничений разрушаются связи. Но эти связи крепкие, потому что нарабатываются годами. И тут уже все зависит от людей, чтобы продолжать совместные исследования, находя какие-то обходные пути.

— Когда они отказываются от сотрудничества, что они теряют в научном плане?

— Наука же многогранна. Если дверь закрылась, открываются другие горизонты. Локально они, конечно, теряют. Но в любом случае можно попробовать и самостоятельно продолжать эти же исследования. Либо найти других коллег, с кем можно это продолжить делать.

Кроме того, изучение искусственного интеллекта настолько быстро меняется, что даже если мы вместе делали какое-то исследование, то его тематика может быть уже неактуальна.

Дверь в любом случае закрылась. Неважно, из-за формальных ограничений или из-за того, что наука шибко ушла далеко вперед. А вот это «шибко далеко вперед» может случиться за год.

— А почему?

— Очень бурное развитие. Многие этим занимаются, много результатов получается достичь. Наука вокруг прикладных вещей, в том числе вокруг искусственного интеллекта, стала настолько быстрой, что теперь публикуют не большие фундаментальные результаты, а начинают разделять их на маленькие шажки. Это более полезно.

В перегретых научных областях это частое явление, когда ты сделал какой-то результат, подал его на конференцию или в журнал, тебя попросили что-то доделать, а пока ты доделываешь, он становится неактуальным, потому что кто-то сделал что-то похожее и даже чуть получше.

— А зачем лезть в перегретую область?

— Это же самые передовые «вкусные» исследования. Если ты добьешься там какого-то результата, это в любом случае принесет пользу.

«Вкусно» или «пошлость»

— Вы постоянно говорите «интересно», «вкусно». Но я не могу в это поверить. Несмотря на то, что я дочь математика, математика всегда была для меня такой тягостной.

— Мы же не чистые математики.

Возможно, фундаментальная математика, которая происходит сугубо на бумажке, может показаться скучной. Хотя я тоже так не считаю. Там есть свои прелести и классные задачи, которые могут увлечь на годы вперед. А прикладная область, которой мы занимаемся, хороша тем, что ты сразу видишь результат. Поэтому я туда и пришел.

Видишь, как работает тот же искусственный интеллект, который ты обучил. Картинку генерирует, текст показывает, лучше рассуждает. И ты понимаешь: «Блин, классно. Это можно к конкретным задачам из реальной жизни подцепить и использовать». В этом вся соль таких прикладных областей.

— Наверное, соль ваша, а слезы наши. Некоторые СМИ вообще перешли на картинки искусственного интеллекта. Это связано в том числе с тем, чтобы не платить фотографу. Но эти сгенерированные картинки — это же пошлость какая-то. Как можно генерировать фото бойца на СВО? Это все такое ненастоящее. В жизни все по-другому.

— Это правда. Мне тоже больше нравятся натуральные кадры. Но, к сожалению, генерация фото — это уже часть современных реалий. И мы в каких-то чувствительных моментах будем маркировать визуальный контент, чтобы в автоматическом режиме определять: дипфейк это или нет, сгенерированный искусственным интеллектом или реальное изображение.

— Вы знали, что мы от этого страдаем? Или для вас это новые сведения?

— То, что в какой-то степени изменится ландшафт профессий, много кто обсуждает. То, что происходит в СМИ, ожидаемо, потому что нужно создавать какой-то контент. Сейчас искусственный интеллект генерирует уже целые мини-фильмы.

— В ближайшие годы кого ещё затронет этот искусственный интеллект? Грубо говоря, кто потеряет работу?

— Я бы не стал так ставить вопрос. Когда Генри Форд придумал конвейер, тоже были разговоры, что все потеряют работу. Но все перестроились. Это и есть научно-технический прогресс. Только нужно правильно улавливать эти тренды. И если вы опасаетесь потерять свою работу, то вам надо освоить искусственный интеллект, потому что это вещь полезная. Как минимум это выгодно с точки зрения резюме: «Я могу сделать что-то быстрее, потому что владею базовыми инструментами в области генеративного ИИ».

А если мы говорим именно про людей, которые не хотят под это подстраиваться, то, конечно, никто им не скажет: «Ну, отдыхайте». Конечно, найдется какая-то работа для всех. Даже с экономической точки зрения было бы глупо не использовать людей. Если освободились рабочие места, давайте придумаем новые профессии, займем людей чем-то полезным.

Вопрос доверия к ИИ

— Если по поводу СМИ я могу брюзжать, что искусственный интеллект нам не нужен, то, наверное, в военной промышленности и вообще в промышленности мы сильно отстанем, если не будем им пользоваться?

— Искусственный интеллект в промышленности используется уже давно. Есть задачи, которые связаны не с генерацией картинок и текстов, а просто с распознаванием объектов. Есть ли на изображении какой-то объект, происходит ли на заводе какая-то внештатная ситуация. Такого рода решения уже давно на рынке.

Именно в таких областях с точки зрения науки почти все сделано. Сейчас идет бурный инженерный процесс относительно того, как быстро перенести этот научный задел на реальное промышленное решение. Поэтому я бы не сказал, что мы от чего-то отстанем в вопросе искусственного интеллекта на производстве. Может, отстанем от совсем передовых стран вроде Китая, где много чего цифровизировано. Но в среднем по больнице — нет.

— Можно ли сказать, что в пятерке или десятке лидеров по применению искусственного интеллекта в промышленности?

— Это зависит от конкретных компаний.

Если просто выйти на улицу и посмотреть вокруг, кажется, что мы в топе. Недавно к нам в гости приезжал профессор, который десять лет прожил в Штатах. Он искренне удивился, что у нас по брусчатке ровер едет. «В Америке мы по почте общаемся. А тут у вас роверы доставку делают и что-то распознают».

То есть технологически мы неплохо развиты в части практического применения. Да, не во всех областях. Но если просто выйти на улицу, то выглядит все очень даже прилично.

— Как проявляется этот искусственный интеллект на улице глазами обывателя?

— Система распознавания лиц у нас прекрасно работает. Даже на входе в здание вашей редакции она есть. Столько камер висит, что найти человека — это уже не поиск иголки в стоге сена. Магнитик такой плотненький есть, чтобы моментально его достать из любой точки, если он появится на камерах.

— Это разве не люди отслеживают? Я понимаю, что распознают технологии, но без человека это невозможно.

— Это зависит от того, насколько вы доверите искусственному интеллекту ту или иную задачу. Да, распознаёт технология, а дальше уже от вас зависит. Например, вы можете попросить его построить чуть ли не полный маршрут человека по городу за прошедшие сутки. Нужно вам это или нет — это уже к вам вопрос. Если вам просто нужно найти, где он в последний раз попадал на камеру, а потом уже вручную отсмотреть — это уже другая тема. Берет ли искусственный интеллект полный функционал либо просто помогает — это уже вопрос вашего доверия к нему.

— Выходит, у нас не будет никакой приватности? Расплатился картой, и все знают, что ты ешь и где ходишь. Это же не вопрос того, что ты преступник и тебе есть, что скрывать. Просто у человека должна оставаться тайна частной жизни, чтобы он оставался человеком. Какое-то сокровенное его место, где его никто не видит.

— Я как-то уже привык к тому, что за нами в каком-то виде следят. Вопрос в том, будет ли кто-то выуживать эту информацию именно в корыстных целях, а не просто, чтобы продать какой-нибудь товар подороже. Например, сказал ты какое-то слово, и тебе в маркетплейсе «неожиданно» выскакивает тот же самый товар. К этому нужно привыкнуть. А вообще телефон можно дома оставить и поехать в какой-нибудь кемпинг.

— То, что вы описали, — это уже манипуляция, когда торговые корпорации следят за человеком. Если за мной следит родная ФСБ — пожалуйста, я не против. Но когда следят торговые компании, чтобы подвести меня к какой-то покупке, — это уже что-то нехорошее.

— Предупрежден — значит вооружен. Если ты понимаешь, что это так работает, тебе будет легче с этим справиться.

Сейчас игра даже не в том, чтобы успеть что-то порекомендовать. Более-менее все поняли, что уже рекомендуют настолько классно, что аж страшно. Наоборот, сейчас рекомендательные системы крутят именно так, чтобы они выглядели более естественными и чтобы потребитель не боялся их.

Повторюсь, иногда страх берет, потому что тебя чуть ли не каждую секунду слышат. А теперь их, наоборот, немного ослабляют, чтобы они не выглядели настолько ужасающе и не могли так круто предсказать, что ты купишь в следующий момент.

ИИ в бутылке с водой

— И вот, мы выходим на улицу. У нас есть камеры, у нас есть доставщики-роботы. А что еще? Есть Wi-Fi повсюду. Очень удобно. Такси приезжает через одну минуту. Поэтому меня очень удивляло, когда в 2022 году представители в том числе ученого сообщества, которые побежали от СВО за границу, не нашли того, что есть в Москве и других больших городах.

— Я про Wi-Fi хотел бы сказать. Казалось бы, это сеть. Как она вообще связана с искусственным интеллектом? На самом деле современное развитие сетей 5G и 6G, которые в какой-то момент и до нас дойдут, тоже предполагает технологии искусственного интеллекта именно по тому, как сама вышка работает. Раньше никакого искусственного интеллекта в этих вышках не было, чтобы они на пользователей светили и сигнал передавали.

Зашли в магазин, высветились там любимые товары — это тоже искусственный интеллект. То же самое касается такси. Раньше маршруты строили без каких-то достижений в области ИИ, но сейчас и он тоже помогает. Вот, камера стоит. Если она дорогая и продвинутая, в ней тоже есть небольшой финтик с искусственным интеллектом, чтобы какой-то автофокус докручивался. Возьмем даже простую бутылку с водой.

— А с бутылкой что не так?

— Компании, когда их производят, аналитику делают тоже с помощью искусственного интеллекта. Куда доставить больше товаров, куда — поменьше. То есть к любой точке можно приплести наличие каких-то передовых достижений даже не в искусственном интеллекте, а в какой-то такой прикладной математике.

«На кого я их оставлю»?

— Вы же стали математиком явно не для того, чтобы какой-то продавец бутылки воды мог побольше продать. В чем же цель вашей работы?

— Создать более-менее работающую концепцию и показать, что она может решать стандартные задачи, которые всем известны, а дальше пытаться использовать ее в прикладных задачах. Как ее будут использовать (в продаже бутылок или в чем-то еще) — уже не наше дело.

— А у вас есть какая-то математическая мечта?

— У меня как-то динамично развивается карьера и взгляды на научную жизнь.

Раньше мне реально было интересно писать статьи и получать какие-то рекордные показатели цитирования, чтобы по ним во всем мире конференции проводили. Сейчас вот у меня 50 таких ребят, которые тоже хотят написать крутые статьи. Мечтают, чтобы у них все получилось.

Сейчас больше всего в научной жизни меня заряжают мои ребята, у которых глаза горят и которые хотят сделать этот мир лучше.

— То есть теперь воплощение вашего труда — это другие люди и другие мозги?

— Да. Делюсь с ними идеями, чтобы они их воплощали. Чтобы они были успешными, приносили пользу и удовлетворяли себя и научное сообщество новыми результатами.

— Вы себя чувствуете нужным стране?

— Чувствую. Справедливости ради, у нас не так много специалистов в точных науках. Это касается не только искусственного интеллекта. Эти люди ценны не как просто боевая единица, которая может производить конкретный продукт или научные исследования. Они важны ещё и как менторы. Если люди не просто умеют что-то делать, а готовы передать другим. Кадровый потенциал в области точных наук нужно наращивать.

— А государство в этом помогает?

— Помогает. Но это же небыстрый процесс. Не получится так, что вот мы дали много денег, и у нас с ходу появилась куча специалистов.

— Я имею в виду, что когда Советский Союз распался, у нас появилось устойчивое выражение «утечка мозгов». В 2022 году они тоже частично потекли. А вы не знаете, вернулись люди-то?

— Кто-то вернулся, кто-то нет. У кого к чему душа лежит.

— Они там пригодились?

— Вы спрашивали про конференции. Я на них не особо часто езжу. Я когда еще до 2022 года подавался на визы, чтобы приехать, то не давали. Отказывали или вообще не отвечали. Мне как-то даже неприятно стало стучаться в закрытую какую-то дверь, когда со мной взаимодействовать не хотят.

— Из-за того, что ты русский?

— Да. Мы же подавали документы по российскому паспорту. Возьмем моих знакомых. Готовы поехать через тридевять земель в какую-то там Польшу в какой-то город, куда самолеты не летают. Идут в посольство, ждут собеседования, ждут одобрения. А потом в очередной раз получают отказ: «Подождите еще». Я от этого отошел и решил, что буду ездить туда, где тебя ждут с точки зрения хотя бы формальных приглашений.

— А вы в 2022 году почему не захотели убежать?

— У меня 24 или 25 февраля как раз была пара. Пришел в аудиторию и подумал: «На кого я их оставлю?» У меня уже тогда появлялась какая-то научная группа и студенты. Как я это все брошу?

— Дело в ответственности?

— В том числе.

— А были какие-то страхи или сомнения, что уехать все же надо?

— Было много друзей и знакомых, которые в первые дни уехали. Да и новостной фон давил. Пытался от него отгородиться, но через них этот негативный фон все равно просачивался. И они еще такой контекст создавали, что «все ужасно, все плохо».

— Выходит, люди становятся заложниками своего сообщества. Вы можете закрыться, но настроение, которое царит в вашем сообществе, будет и у вас преобладать.

— Конечно, так легче. Особенно, когда ты уезжаешь. Мне кажется, многие бы вернулись. Но им же надо как-то тешить свое самолюбие, что я вроде как принял правильное решение. Я встречался с этими ребятами в Арабских Эмиратах. Такие же, как я. Учились в МФТИ, МГУ, Сколтехе. Сидим. Нормально общаемся. А потом они вдруг начинают выспрашивать:

— Ты квартиру тут не искал?

— Нет. Зачем? Через месяц улетаю. Погостил и домой.

— Да ты что? Это же такая возможность здесь остаться.

Причем использовали они странные аргументы. У одного парня рука была сломана. Спрашиваю:

— Ну что, вылечили здесь?

— Вылечили.

— Дорого обошлось?

— Да, больше миллиона на наши деньги получилось. Но в России бы сразу руку отпилили.

— Их очень удивило, что у вас все в порядке? Занимаетесь любимым делом, студентов учите.

— Кого-то это мотивировало вернуться, потому что увидели, что в России спокойно. Кто-то не вернулся из-за своей личной позиции.

«Воспитать тех, кто сможет»

— Правильно ли я понимаю, что если раньше большие математики, которые вошли в историю, могли сидеть у себя где-нибудь в Древней Греции и годами точить этот камень науки, то сейчас это невозможно, потому что все очень быстро меняется? Заходишь в какую-то сферу, а потом «бах» — и где-то на другом конце земли сразу два решения появляются?

— Повторюсь, я не занимаюсь прям классической математикой. Крутые ученые, которые занимаются фундаментальной математикой, вообще скажут, что у нас тут детский сад. Мы занимаемся сложной околонаучной инженерией, чтобы достижения математики использовать на практике.

А в фундаментальной математике еще можно годами сидеть, как какой-нибудь Григорий Перельман, и решать сложную задачку. Это никуда не ушло.

— Таким математиком вы точно не хотели бы быть?

— Я им и не стану. Он гений, а я себя гением даже близко не считаю.

— Представьте, что вам предлагают выбрать: «Ты получаешь такую же гениальность, как у Перельмана. Но ты должен вести такой же аскетичный образ жизни. Вы бы согласились?

— Я уже давно ушел от того, что мне хочется выбить какой-то научный результат, чтобы быть известным во всем мире. Мне хочется воспитать тех, кто это сможет сделать. Поэтому нет. Я бы, скорее, выбрал какой-то ресурс, чтобы отдать его другим с точки зрения их развития.

— Откуда у вас такая забота об этих следующих поколениях?

— Не знаю. Как-то вот у меня сложилось хорошее чувство. Я своего первого студента, который сейчас уже в аспирантуре учится, совсем еще маленьким и невысоким помню. Он на моих глазах рос. Уже как родной.

— А если он уедет?

— Не уедет. Он уже не уехал. Да и не хочет.

— Вам было бы обидно, если бы дети, в которых так вложились, уехали бы?

— Почему мне должно быть обидно? Обидно было бы, если бы они уехали просто ради того, чтобы уехать. У меня есть ребята, которые уезжают. Дай бог, вернутся, поучатся там, сделают новые для себя открытия, пообщаются с людьми, у которых другой взгляд на науку. Буду только рад. Потому что мои ребята доросли до такого уровня, что их берут чуть ли не одни из лучших мировых групп.

— То есть это перемещение человека не столько в другую страну, сколько в более благоприятную для развития мозга среду?

— Не то что в благоприятную. Просто в другую. Всегда же важно посмотреть другое мнение. Если будешь сидеть у одного профессора, то глаз замыливается.

Пропадает глубина

— Представьте, что вы пришли работать в школу. Можно ли понять, что какой-то ребенок предрасположен к тому, чтобы начать его обучать, а какой-то — нет? Или такого вообще нет и все предрасположены?

— Сложно сказать. Я смотрю даже не на детей, а на ребят, которые поступают к нам в университет. Очень быстро пропадает у них глубина. Даже если про нас говорят, что мы уже какие-то, наверное, были неправильные, то здесь это стало более заметно.

— Что вы имеете в виду под словом «глубина»?

— Какого-то мировоззрения и понимания, что происходит в жизни за пределами экранчика телефона.

— Так это же ваш искусственный интеллект виноват.

— И это тоже.

Знаете, в России почему-то искусственный интеллект среди детей никак не ограничивают. Поисковик открыл, и домашнее задание готово. Раньше надо было что-то полистать, поискать, почитать. Что-то да в голове все равно отложится. А тут всё за тебя сделали.

Крупные компании сейчас уже хотят и ассистентов делать с полными подсказками. То есть важно правильно всё организовать так, чтобы действительно искусственный интеллект из ассистента не превратился в…

— В дебилизатора?

— В том числе, да.

— В моем детстве было нереально таблицу умножения не знать. А сейчас ребенок пользуется чатом, чтобы умножить 2 на 3…

— Этому балансу нужно учить. Это очень сложно, но это делать надо.

— Когда вы говорили, что глубины не хватает, мне показалось, вы говорили о какой-то концентрации на чем-то более сложном, что невозможно за минуту в «шортсе» усвоить.

— В том числе. Тут и кругозор стал куда более скудный. Не желание погружаться в фундаментальные задачи, чтобы подумать подольше, стало менее активным.

— А вы сами как отвлекаетесь от математики? Что читаете, что смотрите? Чем вы занимаетесь?

— Много чем пытаюсь заниматься. Если говорить о спорте, то люблю велосипед (хотя в детстве с него падал), теннис и баскетбол. В баскетболе проблема в том, что это командная игра. Если в теннис ты с тренером можешь поиграть, то в баскетболе надо людей собрать, а все вечно заняты. Чтобы три на три поиграть — уже усилия нужны. Но когда собираемся, играю.

Книги читаю, путешествуем. В видеоигры — только иногда. В детстве они мне нравились, а сейчас уже не так увлекает. Видимо, наигрался.

— Какие книги любите?

— Не сказал бы, что это какие-то глубокие произведения. Скорее, околошкольная «жвачка», чтобы просто отвлечься.

Мне недавно предложили в рекомендательных системах книгу Дэвида Канемана «Думай медленно, решай быстро» о том, как работают когнитивные способности. Благо, у нас еще и проект с коллегами из МГУ, которые как раз занимаются исследованием головного мозга. Решил просто для себя почитать. Очень доступно написано.

— А из художественной литературы?

— В такси слушал «Аэропорт» Артура Хейли. Тоже «жвачная» книга.

— Вы сказали, что у вас у самого в математике или в науке нет какой-то такой мечты, кроме того, что вы хотите научить учеников. А для них вы о чём-то мечтаете?

— Чтобы они были успешными в том варианте, в котором им это кажется правильным.

— А что такое успешность в вашем понимании? Наверное, Перельман считает себя самым успешным человеком, ему больше ничего не надо.

— Успешность — это просто какая-то самореализация. Понимание того, что ты занимаешься любимым делом, которое дает понятный и в чем-то выраженный результат, который полезен кому-то. Не только тебе.

— Вы в этом смысле успешный человек?

— Надеюсь, что да.