В июне этого года Сережа Щеглов получил медаль «Защитнику Курской области». Семь месяцев украинской оккупации Казачьей Локни он пережил мужественно — и изобретательно: тайком снимал видео, пытался вести дневник и, добывая вместе с отцом еду, украл боекомплект со склада ВСУ — «чтобы эти пули не стреляли по русским».

Родители Сережи, Наталья и Олег, приехали в Россию из Одессы в 2014 году, когда Олегу, активисту пророссийской партии, начали угрожать. Жили на Сахалине, где и родился Сережа, потом переехали в Казачью Локню, купили дом. Но дальше была война — и оккупация, во время которой и проявились ценности и характеры этой семьи.

В разговоре с главным редактором ИА Регнум Сережа и его мама поделились рассказом, как выживали, боялись, надеялись — и верили в скорое избавление.

Украли и разрядили

— Друзья, добрый день. Сегодня мы в гостях у Серёжи Щеглова и его мамы. Расскажи, пожалуйста, как ты добыл боекомплект.

Сережа: Мы были в поисках еды. Мы видели, что прилетело возле дома вэсэушников — они раньше там жили. Мина упала напротив дома. Там черное было видно. Горело. Они перешли в соседний дом, а мы пошли брать у них еду.

Мы зашли во двор и увидели там домик. Я зашел в него посмотреть, может, там тоже какая-то еда есть. Обернул голову — и увидел две лимонки и коробку от патронов. Побежал обратно к папе. Папа мне сказал, чтобы я больше туда не шел. Я его послушался. Мы зашли во двор.

Там лежала посередине двора еда. Консервы и сушеные яблоки, такое что-то.

— Ты за едой пошел, потому что очень есть хотел?

Сережа: Нет, мы не хотели очень прям. Но еда, можно сказать, заканчивалась.

— А кого нужно было кормить?

Сережа: Меня, маму, папу и бабушку. Вот мы зашли в летнюю кухню, там была еда. Первый день мы там набрали, сколько могли. Во второй день сначала мы с бабушкой шли просто, а папа пошел с тачкой впереди. Ракета упала куда-то далеко, там дым пошел. И потом я забежал во двор к хохлам.

— И что же, они же услышали вас?

Сережа: Ну, они, наверное, и не услышали. Меня выдала их собака. Большая, наверное. Мне кажется, даже немецкая овчарка. Я зашел туда, проверил, есть ли еще эти лимонки. Пошли обратно, и я увидел эту собаку возле меня. Я испугался, но я не зарыдал.

И вот я вижу, проходит мимо хохол. Я сразу такой — руки за спину и пошел в летнюю кухню, типа мы берем еду. Он так: стоять! Подбежал к нам, а у меня в карманах патроны на автомат.

— Насобирал?

Сережа: Да. Он говорит: так, быстро вылазьте, а то я тут растяжки понаставлю. Типа, ну, отец потом сам поймет, что ребенка в такую участь загнал. Мы вышли.

А на третий день мы как-то еще осмелели. Мы зашли с другой стороны, там тоже была еда.

— Он же сказал, что он поставит растяжки.

Сережа: С другой стороны, с другого сарая, там уже не было вообще никого видно. Я зашел сначала в один сарай, там лежала одна дымовая шашка. Прошел дальше немного, слушал, там что-то бегает, наверное, курицы бегали. Ну они же распускали всех собак, котов, куриц. Понабирал немного патронов. Они целые были.

— А тебе они зачем?

Сережа: Ну, чтобы они в русских не стреляли. Хотел потом отдать русским. Потом же я их вот понабирал, и папа, вижу, набирает еду. Сначала я ему подыграл, там набирал тушенки. Нашли один патронташ, он мне его положил, полный патронташ со всеми делами. Положил мне его в сумку и говорит, вот, больше не бери. Но я взял еще два, на пулемет, и накидал сверху тушенки.

— А если бы они нашли? Что бы они сделали?

Сережа: Не знаю, что бы было, но мне повезло крупно. Папа говорит: «Серёж, давай мне в корзину положишь?» Я говорю: «Пап, не надо». Он же не знал, что я взял ещё два патронташа и ещё немного патронов.

— А папа тоже хотел русским солдатам отдать?

Сережа: Ну да. Они нам зачем? У нас что, оружие есть?

Так вот, мы их разрядили. Украли и разрядили, чтобы они, украинцы, не стреляли по людям. Они выглядят как настоящие, но они разряжены.

«Мне по душе моя страна»

— Скажи, а почему ты так хорошо относился к русскому солдату?

Сережа: Потому что это русский солдат. Потому что мы любим Россию.

— А ты до этого сталкивался, встречался? Ты был знаком с русскими солдатами?

Сережа: Они приезжали к нам. Около «Василька» — был такой магазин, сгорел, правда, — бывает, сидим. А они нам чипсов каких-нибудь занесут туда, на лавочку, что-нибудь еще. Мы с ребятами покушаем.

— А украинцы так не делали?

Сережа: Нет. Они приносили пайки. Может, да, там что-то дадут, если нормальный попадется. Ну такое, что прям ты что, не попадется никому.

— А чем, скажи, они конкретно отличаются — наш солдат и их солдат?

Сережа: Их солдат закинет лимонку в подвал, там, где сидят мирные жители. Один вообще говорит: если бы я был президентом, я бы победил Россию.

— А тебе неприятно было, да?

Сережа: Мне неприятно, что сам вот такого вот размера танкист, ездит на БТРе… Ну а русский солдат, он добрый. Он даже украинца мирного не обидит. А хохол даже своего подорвать может.

— Как так?

Сережа: Вот так.

— Слушай, а ты когда в школу ходил, книжки про войну читал?

Сережа: Ну да, было такое. На «Разговорах о важном», да.

— А фильмы про войну?

Наталья: Ну, нам рассказывал, что смотрел фильм про мальчика — «Сын полка».

Сережа: А, да. «Сын полка».

Наталья: Говорю, завтра будут «Катюшу» в классе читать. Помнишь? Сразу стал и спел мне ее. Сразу, с момента. И не напоминала, ничего не включала, чтобы он вспомнил сам. Сам хоп — и вспомнил.

— А ты почему Россию любишь?

Сережа: Ну мне по душе, это моя страна. Я родился на Сахалине. Оттуда я поехал в Курскую область, потому что климат теплее, яблочки растут.

— А что, на Сахалине тоже неплохо…

Сережа: Но там летом еще снег лежит.

— Зато океан мощный какой… И рыба.

Сережа: А здесь я купаюсь и говорю: мам, мне не холодно.

— И какое место ты считаешь своей родиной? Сахалин, Курск?

Сережа: Ну, Сахалин. Потому что на Сахалине у меня, во-первых, много друзей. Во-вторых, там моя знакомая школа. Я знаю все места на Сахалине, все речки на Сахалине.

«Вылетели все окна…»

— А как для тебя началась оккупация?

Сережа: Мы сидели дома, потом какие-то маленькие обстрелы, посидели в коридоре, вернулись, а начали ночью обстреливать, Суджу захватывать. Окно вот так вот ходило, но не разбивалось.

— А почему вы не попытались уехать?

Сережа: Мы боялись, что, если поедем, нас расстреляют.

— А как ты вообще себе объяснял происходящее? Мы жили в мирной стране, и тут пришли какие-то толпы врагов вооруженных.

Сережа: Вообще, я понимал, что так может быть. Потому что вот кольцо, вот Сумы, вот светофор там, дальше Суджа. А тут Казачка (Казачья Локня. — Прим. ред.) начинается.

— Ты знал, что идет СВО?

Сережа: Да, я знал, что идет война. Хотя, когда мы были еще на Сахалине, я думал, что здесь, в принципе, нормально будет. Если Сумская область рядом, то это хорошо, потому что там можно поехать, увидеть хотя бы Украину, как она вообще выглядит. Я ее вживую не видел.

— А как ты думаешь, наша страна за что воюет сейчас?

Сережа: Наша страна воюет за мир. Чтобы вот дальше дети, которые родятся, уже не будут ходить на СВО, потому что она уже закончится скоро. А то в Россию вторглись хохлы и начинают хозяйничать. Меня мама боялась выпускать из дома, потому что…

Наталья: …трупов сколько лежало по улицам…

— А другие люди от чего погибли?

Сережа: Бывает, от мощных взрывов. Одна девушка, например, пошла в поликлинику за градусником, там поликлиника такая маленькая, деревянная. Она выходит, и тут прилетает в эту поликлинику, ее сносит. Она погибла в конечном итоге, но не сразу, с мучениями. Одного мужика сразу же, как пришли вэсэушники, в живот ранили пулей. Он долго мучился и умер.

— А ты видел мертвых на дорогах?

Сережа: В Судже — да.

— Ты их не боялся?

Сережа: Боялся. Потом я уже как-то начинал перестать бояться.

— Привыкаешь?

Сережа: Уже привыкаешь, что вот это вот лежит человек.

Наталья: Один день, второй день — уже как-то начинаешь с этим свыкаться. Как будто бы это твой образ жизни.

— Да, но только как не думать о том, что через пять минут ты можешь так же…

Сережа: Но об этом я тоже не знал.

Наталья: Выходишь со страхом, и только если тебе очень надо.

Сережа: Да, я ездил в Суджу тоже с родителями на велосипеде. От Казачьей Локни до Суджи.

— А зачем?

Сережа: За едой.

Наталья: Вообще-то, мы ходили к мужу в мастерскую, хотели посмотреть — может, что-то забрать. У него там мастерская была на рынке. Но там уже ничего и не было.

Мы хотели конфеток в магазине набрать. Вошли, а там на дне конфеты рассыпаны, сверху припорошены пеной от огнетушителя. Вот это мы собирали… Конфет нам (оккупанты) не давали. Паёк такой, стандартный был. Там макароны какие-то, масло подсолнечное, одна банка консервы какой-то. Вот.

— А вы их боялись?

Наталья: Вначале ты идёшь со страхом. Мы вначале вообще прятались за деревьями, когда шли. Мы ходили на речку по воду.

Сережа: Сначала мы снимали квартиру, потом переехали в купленный дом. Наверное, хохлы все-таки стрельнули специально напротив нашего дома. Вылетели все окна, потянуло крышу. Мы перешли в чужой дом. Во-первых, начинались холода. Во-вторых, как ты будешь жить с этой пленкой на крыше…

Мы перешли к соседям. Там была у них печка, и окна были целые. Но потом, конечно, на кухне всё вынесло.

— Вам не страшно было Сережу в его приключения отпускать?

Наталья: Он сам никогда не ходил. Только под присмотром. А папа пока консервы собирал, он пошел самостоятельно.

Сережа: Я с папой ходил, с тетей Любой, с бабушкой.

«Мне снились сны, что русские зашли»

— А как ты потом эти боеприпасы передал? Когда пришли русские.

Сережа: Там была школа. Она разбомблена была, но не сгорела. Русские обустроились там, разложились, мешки спальные, всё такое…

Наталья: Нам сказали: идите, записывайтесь на эвакуацию.

Сережа: Мы пошли в школу. И я взял патроны.

— Подожди, а как, вообще, ты узнал, что пришли наконец-то наши?

Сережа: Я вообще не понял сначала. Мы поехали к нашим друзьям, они сказали: так русские уже зашли…

Наталья: Выходят на улицу, а там вниз по Нижней Богдановке, где село, идут двадцать человек. А я говорю, я не могу понять: уже вроде как все украинцы повыходили, уже тишина была. А потом выяснилось, что это были русские.

— И вы пошли в эту школу?

Сережа: Папа пошел даже им яйца носить.

— И ты обрадовался?

Сережа: Да. Патроны им отдал. Одни даже подошли. И вторые, трассирующие — ну они летят как-то красные, синие, зеленые, вот. Я им тоже отдал все. У меня только вроде как три рожка в картонах там запиханы, остались в доме. Но они (российские военные) сейчас там живут, надеюсь, они их забрали.

— Они не удивились патронам?

Сережа: Наверное, все-таки удивились. Они мне тоже прислали подарочек. Он лежит сейчас в доме. Это НАТОвский нож.

— Ничего себе!

Сережа: На кнопочку нажимаешь — и лезвие выскакивает!

— А конфеты-то дали?

Сережа: Конфеты? Нет, не давали. У них не было. Они только приехали, у них еды-то не было. Они что, с собой еду заберут? Они поехали нас освобождать. Я думал, вообще вот этих хохляцких консервов им накидать, кушать же что-то надо. Но потом я подумал, надо содрать наклейки хохляцкие, чтобы им обидно как-то не было. Я хотел вот это сделать уже завтра, но завтра мы уже эвакуировались.

— Я думаю, им обидно не было бы.

Сережа: Не было бы, если б я снял наклейки. А так, ну, они могли подумать: мы освободили русскую территорию и нас кормят хохляцкой едой — ну что это такое?!

— Это, наоборот, трофей. Круто. Отняли у врага, сами съедим.

Сережа: Ну… я подумал, что надо сдирать эти этикетки.

— Ну ладно, яйца-то все равно были не вэсэушные.

Сережа: Наших куриц.

А мне снились уже сны, что русские зашли. Что я в школе сижу, прилетел самолет, русских высадил — и всё.

«Не буду стрелять в людей»

— В оккупации что самое плохое? Что страшно?

Сережа: Мне было страшно. Когда мы гуляли просто с папой, мы подошли к одному дому, и папа начал что-то делать, вроде как вагонку собирал, закладывать окна. Там осыпалась стена, а мы вагонкой все заделывали, чтобы на голову не свалилось. Потолок осыпался.

И вот, значит, мы подошли туда — вижу, там упала мина. Я ушел оттуда — и начали обстреливать. Вот что это такое? Потом подошел к другому дому — и напротив упала мина. Опять начали обстреливать. Как будто бы следят за нами.

— Ты думаешь, они видели, что ты шел, и посылали снаряды?

Сережа: Я знаю, что это хохлы делали.

— Но ты же ребенок. В детей нельзя стрелять.

Сережа: Но это же хохлы и делали, раз я ребенок. Они заехали в Суджу и начали расстреливать мирных людей, потому что они пытались уехать.

— Ты до вот этого всего — кем мечтал быть?

Сережа: Вообще, полицейским сначала. Сейчас одновременно и хочу, и не хочу — солдатом. Один день хочу, один день не хочу…

— А что нравится? Ведь не стрелять в живых людей?

Сережа: Это мне не нравится. Мне нравится как-то бороться за мир, но одновременно в них и не стрелять. То есть чтобы стрельнуть, именно технику уничтожать. Защищать их.

— А с мамой советовался?

Сережа: Советовался.

Наталья: Там только об этом и было, что он будет военным. Танк купил себе. Автоматы уже. Второй автомат покупает. Сейчас он чуть-чуть уже меняет себя.

Сережа: Я вообще стараюсь забыть про войну. Про оккупацию я уже никогда не забуду. Я книжку буду писать, забывать не надо. А хочу забыть именно про зверства ВСУ.

— Может быть, получится?

Сережа: Ну получится, надеюсь.

— А что за книжку ты хочешь написать?

Сережа: «Семь месяцев в оккупации за решеткой», как-то так. В оккупации что-то начинал. Но я уже начал поздно, поэтому не закончил ее, она там осталась.

— Дневник начал вести?

Сережа: Да. Но он там остался, и я начал поздно слишком, уже все заканчивалось, поэтому не получилось.

— А вот все-таки какой момент ты считаешь самым страшным из того, что было?

Сережа: Для меня самый страшный сейчас момент — это когда напротив дома «прилетело» — и вылетели все окна. Прилетело к соседу, и у нас чуть кухню не снесло. Было еще страшно, когда подошла эта собака. Я такой: она ж мне руку отгрызет! Она такая большая, как медведь, наверное.

— Ну а тебя-то что заставляло туда лезть?

Сережа: Это папу заставляло, потому что нужна была еда. А хохол сказал: у вас в погребах еда есть, я поставлю растяжки, если еще раз сюда придете. Хотя у нас ничего уже не было. Надо было ему сказать: мы что, на компотах должны сидеть? Там компоты были, но они были замерзшие.

Каждый день ждали своих

— Бывали у вас дни голода?

Наталья: Так чтобы совсем голод — нет. Картошки накопали в огороде. Суп какой-то легенький сварить можно в любом случае.

— А что вы думали о России, о нас, когда вы были в оккупации? О том, что мы ничем помочь не можем…

Наталья: Мы знали, что наши должны сейчас прийти вот-вот. Мы каждый день их ждали.

— Почему вы были так уверены, что придут? Ведь семь месяцев — это очень долго.

Наталья: Мы уверены были, что придут.

— Был какой-то такой момент, когда вы больше всего испугались за Сережу?

Сережа: Это надо спросить про чувства у мамы. Но я скажу… когда мы шли от наших друзей, один выскакивает из разбитой машины и начинает в меня целиться.

Наталья: Да-да, когда мы ходили один раз на Батюковку, там трое ребят совсем молодых. Они, наверное, были какие-то обкуренные или что, не знаю.

Сережа: Сначала он начал целиться, а потом только кричит: мирные, мирные, не стреляй!

Наталья: Я думала, он сейчас стрелять будет.

Сережа: Кричал, что наш президент плохой.

Наталья: Я говорю, Сережа, давай быстрее, быстрее. Мы за угол спрятались, чтобы уже не ощущать их. Их взгляд чувствуешь сзади, как он… Я боялась, что он сейчас стрельнет в спину.

— То есть он кричал ребенку, что российский президент плохой, и целился в него… Нашел себе достойного соперника.

Наталья: Они были обколотые, что ли. Он что-то прыгал под этой машиной, что-то заглядывал под машину, заглядывал. Что-то у него, наверное…

Сережа: …с мозгами.

Наталья: Непонятно, что у этого человека в голове. Поэтому мы ходили всегда вместе. Его не оставишь в доме одного, они же и в дом могут прийти. Они в любой дом заходили, выставляли хозяев и говорили: мы здесь будем жить, а вы идите куда хотите.

Сережа: Особенно если дом красивый, хороший.

— Вас они не выставляли?

Наталья: Нет.

Сережа: Нам повезло.

Уроки в темноте

— А вы советуетесь с Сережей, когда решения принимаете?

Наталья: Конечно. Если мы что-то делаем, он всегда с нами участвует во всем. У нас дочка еще есть, но она уже взрослая, у нее своя семья. На данный момент он у нас один ребенок.

— А вы хотите, чтобы он кем стал?

Наталья: Хотелось бы, чтобы просто школу хорошо закончил. Семь месяцев без школы. Мы немного занимались. Взяли учебники, пытались по программе идти. А потом уже после Нового года начались сильные прилеты. Прямо было… ужасно. И темно зимой, окна все позакрыты, ничего в доме не видно — тогда сложнее стало.

— Какой предмет у тебя любимый?

Сережа: У меня — русский и чтение. А! И окружающий мир.

— Окружающий мир, можно сказать, ты уже изучил.

Наталья: Да. А память у него хорошая, запоминает очень хорошо. Но математику он не может запомнить.

— Ну бывает. Значит, он гуманитарный. А что ты думаешь про людей? Люди — какие, как тебе кажется?

Сережа: Ну люди сами-то нормальные. Бывают обколотые, которые сами пойдут воевать. А бывают нормальные, которые не хотят.

Наталья: Сережа даже разговаривать начал немного по-украински.

Сережа: С ними — да.

— Почему они тогда оставались для тебя врагами?

Сережа: Ну потому, что это враги, потому что это украинцы, которые зашли на территорию Российской Федерации, РФ.

Наталья: Они лишили нас дома. Лишили всего.

Сережа: Вот прилетело — и дома нету, можно сказать! Потом прилетело на углу дома. Я не знаю, как Бог нас спас! Не долетело до дома. Но он стал полностью черный. Папа снял все окна. Полностью та сторона, полностью эта — всё обстреляно осколками. И хорошо, что нас там не было.

— А в Бога ты веришь?

Сережа: Да.

— И что теперь ты думаешь про Бога после этой оккупации?

Сережа: Вообще? Ну хорошо думаю про него. Иногда молюсь даже. Бывает, «Отче наш» читаю.