Имя Романа Яценко прогремело на всю страну год назад, в августе 2024 года, когда началась оккупация Курской области. Роман работал в Москве вахтовым методом и, услышав о наступлении ВСУ, немедленно рванул в родную Суджу — забрать жену Викторию и пятерых детей из захваченного города.

ИА Регнум
Виктория Трухина с детьми

Это было уже практически неосуществимо, и российские военные на блокпосту пытались отговорить Романа от этой безнадежной затеи. Но Роман не мог оставить семью и пробрался в город — под огнем снайпера, под прицелом дронов, где-то ползком, где-то вприсядку — и сумел забрать семью и довести ее до расположения российских войск.

Главный редактор ИА Регнум Марина Ахмедова встретилась с Викторией Трухиной и ее детьми в Курске уже после освобождения Суджи — и спросила, как они жили всё это время, потеряв кров. Виктория рассказала о своих страхах и ожиданиях, о воспитании детей, об обострившемся квартирном вопросе — и, конечно, о том дне, когда муж, вопреки всем прогнозам, сумел пробраться к семье и вывести ее и детей из города целыми и невредимыми.

«Там наши предки, наша школа»

— Друзья, добрый день. Сегодня мы в гостях у семьи Романа Яценко. Мы приехали к ним в Курск, чтобы узнать, как они жили, пока их родная Суджа была под оккупацией. Сам Роман сейчас на работе в Москве.

Виктория, какие у вас новости?

— Как говорится, ничего не сдвинулось. Дистанционно как начали учиться, так и учимся. Сертификат на жилье пока не можем получить.

— В Судже вы снимали квартиру, да?

— Да, с 2018 года. Квадратов сорок с чем-то, наверное.

— Когда Роман героически вывел вас из Суджи — в прямом смысле под огнем наемников, — где вы жили?

— Сначала мы попали в палаточный лагерь, у нас здесь, в Курске, был лагерь от МЧС. Так как у нас пятеро детей, мы не могли разместиться в палатке и нас отвезли в центральную гостиницу, на Красную площадь в Курске. И там мы пробыли две ночи. Потом место освободилось и мы приехали сюда, в ПВР (пункт временного размещения. — Прим. ред.) Живем здесь уже восьмой месяц.

— Приспособились?

— Ну да. В тесноте, но не в обиде. В тепле. Условия есть. Всё хорошо.

— Вам, многодетной семье, предлагают сертификат на получение 12 метров жилой площади. Почему?

— У нас столько было по договору соцнайма. Когда получали эту комнату, было трое детей. Сейчас пятеро. Мы хотели сделать пристройку, ходили к нашему мэру покойному. И он сказал: суд вы не выиграете, так как речка рядом и старое здание, вам не разрешат. Мы встали в очередь на расширение жилплощади. С 2014 года мы в очереди. Вынуждены были с 2018 года уйти на съёмное жилье. Печное отопление, ни воды не было, ничего. Нам сказали, это на полгода. И вот эти полгода протянулись с 2018 г. и до боевых действий.

А сейчас нам говорят: получайте сертификат на свои 12 «квадратов», приобретайте жилье и заново становитесь в очередь. Хотя мы стоим с 2014 года, одиннадцатый год уже ждём. Но мы его брать не стали. Не оформляли, не подавали.

По заключению Следственного комитета нам полагается жилье в 126 метров. Но никто его не дает.

— А там что с вашим предыдущим жильем в Судже, вы знаете?

— Его больше нет. Съемное жилье, где мы проживали, полностью разбито.

— Если всё разбито, куда вернетесь?

— Мы думали, что отстроят. И вот у нас только одна надежда — вернуться туда и добиваться «квадратов», положенных по нормам.

— А почему именно в Суджу хотите вернуться?

— Там наши предки, наша школа. Мы выросли там.

— То есть ради того, чтобы вернуться в Суджу, вы даже готовы были бы подождать, пока там отстроится всё?

— Вся надежда на это. Мы не знаем, что делать. Были такие семьи, которые приобретали жилье, и всё хорошо было. А у нас вот встало, и стоит всё.

«Это очень большой поступок»

— История Романа так прогремела в августе прошлого года. Мне кажется, это была одна из главных историй тех дней.

— Да, подавали списки тех, кто эвакуировал, помогал в эвакуации.

— Списки на что?

— Списки на награждение. Подали главе администрации Дмитрюкову. Но нашего папы теперь нет в этом списке.

— А вы хотели бы, чтобы вашего мужа наградили?

— Ну конечно. Он прорвался! Вывел нас. Еще одну женщину вывел!

Это очень большой поступок. Если там другие люди бы были, он бы, наверное, тоже их вывел. Женщина вот нам встретилась, он ее тоже взял с собой.

— А вы слышали за эти семь месяцев, может быть, какие-то истории о людях в Судже? Следите сейчас за тем, что там происходит?

— Да, я комментарии отслеживаю. Бывает, выкладывают ролики, как сейчас у нас идет освобождение (на момент беседы до полного освобождения было еще несколько недель. — Прим. ред.), конечно, очень быстро пошли. Вывозят людей, бывших в оккупации. С родственниками связываются, кто подавал списки до этого. Конечно, много погибших, над которыми ВСУ издевались.

— А вы как узнаёте об этом?

— У нас сообщества наши есть, мы читаем комментарии. Ну там ролики выставляют, и мы об этом всё знаем.

— А кто-то из ваших родственников, знакомых там пропал?

— Два двоюродных брата у меня там остались. Я еще не знаю, живы они, не живы.

— А как вы думаете, что с вами было бы, если бы Роман тогда за вами не пришел?

— Нас бы или расстреляли в этом подвале, или взяли бы в плен и издевались.

— Почему вы так думаете? Кто-то же выжил?

—Просто разные люди рассказывали, как издевались над людьми — над стариками, над детьми. Насиловали…

— Когда вы слушали эти рассказы, что чувствовали?

— Страх. Мне не хотелось бы оказаться на этом месте со своими детьми в тот момент. Когда мы в подвале сидели, самое страшное было думать, что нас найдут. Не хотела видеть, как говорится, что на твоих глазах издеваются над детьми, а потом над тобой…

— Как долго вы боялись, что такое может произойти?

— С 6 августа по 8 августа. Страх был. Слышала, как техника ездила. Конечно, я не знала, наши это, не наши. Но потом, когда уже я вышла, я жалюзи приоткрыла — и это были не наши. Танки были. Один танк был ветками обложенный, а другой, как москитная сетка, чёрно-коричневый, тёмно-серый. Страшные на вид. Очень хорошо слышно было, как работают автоматы. У меня была мысль, что они, наверное, пойдут через город и будут каждый дом обыскивать. Они и гранаты кидали, и стреляли.

— Там была найдена женщина с ребенком, мертвая. Там один ребенок, она еще могла как-то его закрыть, а вы…

— Я бы своим телом упала бы на всех. Просто в кучу — и всё, будь что будет. Мы все — одно целое.

«Не было шока, истерики»

— С тех пор у вас этот страх не прошёл?

— Нет. Я часто вспоминаю, теперь уже вижу всё как в замедленном действии. Как мы выходили из города, как в нас стреляли. (Автоматчик) даже видел, что идут дети, женщины идут, — всё равно открыл огонь.

— Почему не попал тогда?

— Спасла реакция нашего папы, он крикнул: «Земля!» Мы упали. Вот маленький у меня (младший сын Матвей. — Прим. ред.) самый был любопытный, стоял, как говорится, на полусогнутых и наблюдал. Я в тот момент как будто в землю вошла. Бегом его за ноги, под себя — и потом уже ползком.

— Вы имеете в виду, что пережили такой страх, что вам показалось, что вы проваливаетесь в землю?

— Да.

— А как при этом вы еще и схватили ребенка?

— Как-то автоматом. Не было у меня там шока, истерики. Просто надо было действовать сразу.

— Сейчас, когда вы проматываете всё это в голове, вы на каких моментах останавливаетесь?

— Это вся жизнь прошла.

— А сама дорога?..

— Дорога была под страхом. Были и взрывы, и хлопки. Боялись дронов. Но самое главное — я не знаю, как мы на военных ВСУ не нарвались… Если бы были украинские военные, закончилось бы, конечно…

— Почему вы так убеждены в том, что это обязательно плохо бы закончилось?

— Они никого не пощадили бы. Они убивали всё, что шевелилось. Вот даже когда они заходили на Гончаровку, это на окраине города, и там, говорили, они никого вот не пощадили. И дети, и женщины, и старики, и мужчины — без разницы.

— Когда началась СВО, вы ее поддержали?

— Да, конечно. У нас девочки на рынке, конечно, собирали, и деньги нашим военным, и гуманитарную помощь.

Если сейчас сказать честно, я очень злая на украинских… вообще на украинскую сторону. После того, что мы пережили, ушли в том, в чем были… Нарушили просто нашу жизнь, как говорится, оборвали.

— Они могут сказать, что Россия так же поступила в каких-то их городах.

— Но наша Россия так бы не издевалась. Наши бы солдаты так бы не издевались над детьми, над стариками, над мирными жителями. Ладно, там, я понимаю, военная техника или какое-то военное скопление. Но при чем тут мирные жители?! Я вот этого не могла понять!

— О чем вы думаете, когда эту дорогу вспоминаете?

— О том, какой страх пришлось моим детям пережить. Когда мы были в подвале, полностью незащищенные. И когда мы шли, когда муж выводил…

— Можете вспомнить какие-то моменты?

— Ну как… Мы вышли по дамбе, это за рынком, — прямая уже дорога к вокзалу. Шли гуськом, не растягиваясь, муж прислушивался. Я маленьких держала. Быстрым-быстрым шагом шли. Дошли до вокзала, там встретили женщину. Просто стоит и плачет женщина, растерянная, она не знала, что делать. «Пойдемте с нами», — говорим мы. И мы прошли через железную дорогу. Мы не пошли по трассе, всё окольными путями.

Потом немножко постояли, воды хлебнули. И муж мне говорит: «Вам надо собраться. Последние четыреста метров. Это будет очень сложно». Мы прошли вдоль стены, где нас было хорошо видно, где у нас там старый вокзал. А дальше у нас ров, яр получается. И мы в него спустились, чтобы выйти на поле. Подлезли под пешеходным мостиком.

Теперь, муж говорит, нас может встретить автоматчик. Но на самом деле он встретил нас пораньше. Мы шли друг за другом, и он открыл огонь. Хотя видел, что идут не мужчины, а именно дети в основном и женщины. Муж говорит, сразу: «Земля!» И тут мы упали и… Под богами какими-то вышли. Просто какие-то боги вывели нас!

Были трупы, много трупов было. Машин побитых было… Кровь была…

— Вы бы там (в Судже) остались, если бы Роман до вас не дошел?

— Да. Хотя я до этого думала, что надо же как-то выходить. Не было уже ни связи, ни света, ни газа. Детей же тоже надо как-то кормить. Ну и вообще выходить надо. Думала, пойду по нашей трассе на Курск. Я даже не знала, что там людей расстреливают. А пошли бы по трассе, нас расстреляли бы.

— А вы сами бы не прошли, да? Без него?

— По той дороге — не прошли бы. Я бы пошла, конечно, между этими разбитыми машинами. Я знаю только эту дорогу: по асфальту, по прямой.

— А муж вел вас по посадкам, да?

— Он по посадкам и через поле. И мы быстро шли между деревьями.

«Он — наш щит и наша спина!»

— Эта история была такой громкой. Романом восхищалась вся страна. И после этого, мне-то казалось, что его вообще должны назначить отцом года…

— Ну он даже не упоминается нигде. Нигде, ничего, никак… Да, он как отец выполнил свой долг — спас. Он мог бы спасти и других людей, конечно.

— А дети вспоминают эти события?

— Иногда вспоминают.

Алина, старшая дочь Романа и Виктории: Снятся сны. Сны, когда мы прячемся по всем домам и не можем найти друг друга.

Виктория: У меня тоже поначалу были сны. Как будто как дом какой-то разваленный, ищу детей, не могу найти. Просыпаюсь.

— Это самый главный страх — что кто-то из детей потерялся?

— Да, встаешь, конечно, трясет, и слеза бывает.

— Ну вы-то выжили, потому что Роман вас собрал в единое целое, в один организм. А если организм рассыпается…

— Да, если бы мы раскисли, конечно, была бы истерика у меня, а дети смотрели на меня, и у них было бы такое же. Но мы были собраны. Нас папа до этого, конечно, подготавливал, предупреждал, говорит, чтобы не раскисать, держать себя в руках…

— Алина, а чем сны твои заканчиваются?

— Заканчиваются тем, как будто мы шли еще с бабушкой и мы ее потеряли. И мы не могли ее найти, как будто она пропала… И военные там были с автоматами…

Виктория: Хотя они их (военных ВСУ) и не видели вживую, но сны есть сны. Мальчики — поспокойнее. Может, просто не поняли, может, потому что поддержка была. Я со своей стороны, Алина тоже со своей. Успокаивали. Самое главное — вот это. Когда истерика начинается, уже начинается она у всех. Тогда уже не можешь сориентироваться, что тебе делать дальше.

У нас была мысль, что папа придет. Думали, он это постоянно контролирует, смотрит, что и как происходит. Мы знали, что он придет. Мы и без него не должны были там сидеть, мы должны были двигаться. Но он опередил нас.

— Вы после случившегося узнали о своем муже что-то новое? Может быть, вы до конца его поняли благодаря этому поступку? Поняли, что он верный, надежный, никогда не бросит вас.

— Это наш щит и наша спина, конечно!

— Как он мог это доказать вам в мирное время, когда ничего не угрожало вашей жизни?

— Мы всегда знали: у нас же есть папа. Он всегда все просмотрит, все законы, все прочитает. Даже, когда «прилетов» у нас еще не было, а дроны уже летали постоянно. Он говорит: в случае чего, не дай Бог, дрон — не кучкуйтесь, сразу врассыпную. Падаем, говорит, уши закрываем, открываем рот. Но самое главное при дроне — не бегите, говорит, кучкой.

«Если Бог дал…»

— Чем хороша многодетная семья?

— Хорошо, когда всех нас много. Можно было бы еще родить одного, но некуда. Как говорится, нет своих стен. А так можно было бы, конечно, еще.

— Ну, мне кажется, там, где пятеро, там шестой вообще не помеха. Тем более у вас столько помощников.

— Нет, хорошо, когда их много. Им в дальнейшем будет очень хорошо тоже. Поддержка друг друга.

— А вы кем работали?

— Продавцом.

— Вы планировали быть многодетной мамой?

— Сказать честно, нет. Ну если мне Бог дал, то да, я и родила, конечно. Конечно, хорошо, когда полная семья, много детей своих. Это очень хорошо.

— Кто-то может сказать: если у них нет своего жилья, зачем они рожают так много детей? Что бы вы таким людям сказали?

— Ну если нет жилья, это ж не признак, что не надо рожать детей. Вы рожаете, во-первых, рожаете детей для себя.

— Вы в эти слова «для себя» что закладываете?

— Ну как… То, что ты будешь в старости уже, как говорится, присмотрен кем-то. Ты уже не попадёшь в дом престарелых. У тебя есть дети, твоя опора.

— Но есть дома престарелых, и там находятся старики, и они тоже не бездетные…

— Ну есть такие, кто живут для себя и не хотят детей. А потом, когда захочется — возраст уже не позволяет.

— Но все-таки в большинстве случаев у таких людей есть дети, но они не хотят ухаживать за родителями. Как вы думаете, что эти люди недодали своим детям?

— Внимание. Это и есть в первую очередь воспитание. К каждому ребёнку нужно иметь свой подход. Внимание каждому ребёнку уделить отдельное. Алина у меня постарше, ей уже начинаешь объяснять как старшей. Мальчикам — своё.

— Но вы работаете, у вас не так много времени. Что значит уделить внимание?

— Ну после работы, конечно, каждому. Прихожу с работы, обсуждаем, как в школе дела, что у кого произошло, как провели школьный день. Потом начинаем заниматься домашними делами, уроками. У нас есть огород небольшой. Дети любят рыбалкой заниматься.

Ну всё время, конечно, мы вместе, когда можно. Папа приезжает, мы ездим с ним и по грибы, и на рыбалку.

— А вот некоторые женщины не хотят иметь даже и одного ребёнка. Считается, что это очень тяжело, что ты привязан, что ты не можешь жить для себя…

— Если честно, я этих женщин не понимаю. Им надо просто хоть раз родить одного ребёнка, и они просто почувствуют, как говорится, материнский инстинкт.

— Но тяжело ведь ухаживать за детьми? Особенно когда их много.

— Нет. Вот у меня трое погодков, и я вообще не заметила, как они выросли. Один, второй, третий. Да, бессонные ночи, режутся зубки, болят животы, температура…

— Если трое погодков, это значит, что вы шесть лет прямо работали мамой.

— Мамой дома. Домохозяйкой. Для меня это не было тяжело. Я успевала и на огороде, и по дому, и нянчить. Одного качаешь, другой сидит. Третьим… Алина, конечно, мне, молодец, помогала, когда уже постарше была (Алина улыбается и вздыхает. — Прим. ред.). Так что управлялись. У нас Лёня (старший из мальчиков) умеет памперсы менять. Я им говорю: будут свои дети, нужно эту практику пройти.

— Дети, а ваши семьи, как вы думаете, будут многодетными?

Алина: Я думаю — да. Во-первых — весело. У вас есть общие интересы…

Виктория: У них такой свой мир.

«Первым делом поедем на разведку»

— Виктория, а Роман не обижался, что после такого внимания в СМИ ничего в вашей жизни не произошло? И даже с квартирой не смогли помочь?

— Он, конечно, поразился этому. Что вот из этого списка на награждение его фамилию убрали.

— А он хотел эту награду, чтобы детям показать пример?

— Ну, конечно, да. Что их папа спас их, пошел на такой подвиг.

— А коллеги его знают?

— Знают. Даже иногда, когда в Курске, многие ему руку жмут, говорят: «Молодец!»

Конечно, хотелось, чтобы его наградили за его поступок. Он же вывел не одного человека, а семерых. Нас шестеро и женщину.

— Как вы жили до того, когда беженцам начали платить 65 тыс. руб. в месяц?

— Муж работал. Нам хватало. Ну и важно то, что, конечно, мы жили в ПВР. А если бы на квартире — то нет.

— То есть, если бы у вас была бы своя квартира, вам другая помощь от государства не была бы нужна? С остальным справляетесь?

— Да. У нас одна самая главная проблема. Я говорю: нам самое главное — это крыша. Чтоб у нас была опора. У меня вот ребенок, ей пятнадцатый год, она не знает, что такое своя комната.

— А почему для ребенка так важна своя комната?

— У каждого ребенка должен быть свой стол, свой шкаф, своя кровать.

— А у вас было это все в детстве?

— У меня — да.

— А у вас сколько детей было?

— Я и сестра. Это каждому нужно. Игровая площадка для отдыха где-то в комнате. Не так, чтобы вот ютиться, например, в одном зале все. Может, кто-то хочет себе отдельно какой-то уголочек сделать, где-то заниматься. Вот Алина у нас любит бисером заниматься. Может, ей хочется где-то, как говорится, на веранде. У мальчиков — свое: машинки, другие игры.

— И как вам удается не надоесть друг другу на такой маленькой территории?

— Мы привыкли. Мы в Судже тоже кое-как ютились. Это уже в привычку вошло, и уже как-то не замечаешь.

— Какие у вас ближайшие планы?

— Ближайшие — решить вопрос с жильем.

— Ну вот он не решается, и что дальше?

— Опять возвращаться в Суджу. Будет ли там строиться жилье — мы не знаем. Но будем добиваться…

— А как возвращаться в Суджу? Вот вы приедете, а там все дома разбиты.

— Сказали, будут восстанавливать. Зачистят, разминируют, будут восстанавливать, отстраивать.

Первым делом, конечно, поедем на разведку — посмотреть, что там осталось, если осталось. Но дом, где мы жили, разбитый. Нам прислали видео: там всё разбито.

— Спасибо вам, Виктория. Я надеюсь, все-таки всё у вас будет хорошо и будет у вас свое жилье.

— И мы тоже надеемся, потому что это самое главное.