Трагедия банды демократов. За что Екатерина II уничтожила Запорожскую Сечь

К памятной дате 250-летия ликвидации Запорожской Сечи миф об этом событии обрел уверенную твердость: Екатерина II не потерпела свободы и независимости казаков, ликвидировав их автономию по ложным обвинениям.

14 августа 1775 года по нынешнему счёту войска генерала Петра Текели обложили Сечь, предъявив ультиматум и в итоге захватив её без боя.

«Впоследствии вышел манифест императрицы об отмене этого последнего оплота автономии в Украине, оплота воли и демократии, национальной независимости и приюта для беглецов со всей Российской империи от крепостного права; место развитой экономики и прогрессивных фермерских форм хозяйствования, очага свободолюбия, героизма, блестящего военного искусства», — сообщается в одном из многочисленных произведений украинских авторов, посвященных трагическим событиям.

За многие годы образ запорожцев был отполирован практически до гламурного блеска. В общепринятой концепции истории казацкого периода принято рассматривать их противостояние с поляками как борьбу за народ и веру православную, равно как и сражения на фронтире с турками и татарами.

А самое главное, в центре мифа встал сюжет о демократической республике, якобы существовавшей несколько веков, и украинском протогосударстве, которое сложилось в границах земель Войска Запорожского под рукой Богдана Хмельницкого.

Без особого внимания к такой детали, что Богданово воинство и «низовики» были совершенно разными организациями, которые могли сотрудничать, но могли и нет.

Так или иначе, освобождение Северного Причерноморья от долгого ужаса татарских набегов и от османского владычества случилось не волею запорожцев. К означенному времени 70-х годов XIX века Новороссия и Таврия вступили в пору активного заселения христианами и мирного освоения, тогда как Сечь оказалась в глубоком тылу.

Вместе с тысячами вооруженных, плохо управляемых людей, привыкших жить с грабежа и не признающих никаких законов, кроме собственных представлений о том, что хорошо и что плохо. Так что манифест императрицы — не просто какой-то огульный «акт геноцида»: это перечень конкретных претензий к сечевикам, которые попросту не вписывались в новые условия и должны были или измениться сами, или освободить других людей от своего назойливого присутствия.

Банда демократов

Первым и главным источником об устройстве Запорожской Сечи, безусловно, является объемный труд Дмитрия Яворницкого «История запорожских казаков», написанный в том числе по документам, вывезенным в Москву подчиненными Текелия.

И пытливый читатель, безусловно, встречался с его описанием жизни и быта казаков, несколько раз за свою историю менявших место нахождения Сечи. Весьма живо описал философию жизни её обитателей и Николай Гоголь в своем бессмертном «Тарасе Бульбе»:

«Но первый, кто попался им навстречу, это был запорожец, спавший на самой средине дороги, раскинув руки и ноги. Тарас Бульба не мог не остановиться и не полюбоваться на него.

— Эх, как важно развернулся! Фу ты, какая пышная фигура! — говорил он, остановивши коня.

В самом деле, это была картина довольно смелая: запорожец, как лев, растянулся на дороге. Закинутый гордо чуб его захватывал на пол-аршина земли. Шаровары алого дорогого сукна были запачканы дегтем, для показания полного к ним презрения».

Польское Войско Запорожское было регулярным формированием, которое содержалось по образу и подобию армии Речи Посполитой и получало от короля пусть и скромную, но оплату, а также сукно, оружие и снаряжение.

Войско, сосредоточенное в области Низа, центром которой была Запорожская Сечь же являлось полной противоположностью, являя собой живую массу. Которая могла послушать старшину и отправиться в поход, но могла и просто пограбить молдаван (что происходило каждую осень), «пошарпать» турецкие берега или вообще сидеть по куреням, разводя коней и занимаясь рыбалкой.

Сообщество вольных разбойников всегда искало наживы, и управлять им мог только тот, кто имел достаточно силы и авторитета, чтобы справиться с людьми, которые, в описании Яворницкого, могли «выбрать» себе кошевого атамана, насовав ему пинков под зад: «Иди, скурвий сыну, бо тебя нам трэба, ты теперь наш батько, ты будешь у нас паном».

Тем не менее Сечь (или Сича, как её называли в старые времена) была единственным источником военной силы в Степи, которым пользовались и поляки, и московиты. Собственно, и первые 300 казаков, которых принял на службу король Сигизмунд II Август, были запорожцами-сечевиками, обязавшимися нести пограничную и полицейскую службу.

В присяге 1621 года есть такие слова:

…повиноваться, выполнять все приказы и постановления его королевской милости, пресекать всякое неподчинение и своеволие, а также, ни лично, ни через кого-либо выступать против турецкого султана, ни на суше, ни на море, кроме как по приказу его королевской милости Речи Посполитой, если же кто-нибудь захочет такое сделать, а я про это прознаю, то обязан буду предупредить короля и гетманов, и сам того буду карать, выполняя свою повинность».

И в этих словах описана крупная проблема: набеги запорожцев-низовиков были для польской короны постоянной головной болью, поскольку претензии за это турки предъявляли Польше — как и за хозяйственную деятельность казаков, занимавших ту землю, которая им нравилась.

При этом разделение на «правильных», привилегированных казаков и всякий сброд было причиной постоянных восстаний, где неизменным было требование увеличения реестра.

Тем более что польское правительство обращалось с реестром весьма свободно, допуская туда казаков, когда нужны были войска для, например, похода на Москву в 1618 году, и вычеркивая лишних, когда нужда в личном составе отпадала. И хотя платили сущие гроши (в 1614 году на всё реестровое войско в 1 тыс. человек королевская казна потратила 10 тыс. злотых — зарплату пяти гусарских капитанов — и 700 штук сукна), все-таки это были живые деньги для голоты.

В таком же ключе сотрудничество с Сечью продолжило и Русское царство, заключившее в 1686 г. Вечный мир с Польшей после долгой войны, в центре которой находились именно запорожцы, поддержавшие Богдана Хмельницкого.

Теперь война повернула на южные рубежи: московское правительство «обязалось помогать польскому королю Яну Собескому в его борьбе с турками и с этой целью должно было открывать поход на Крымский полуостров».

С фронтира — в тыл

Привлекая на службу Сечь, как сообщает нам Яворницкий, московские цари тоже «из года в год посылали запорожцам известную казну». И тоже, как в предыдущем случае, невеликую: каких-нибудь 2000 рублей или 500 червонцев на 8-10 тысяч человек, плюс разного рода «гуманитарную помощь» натурой — сукном, водкой, порохом и оружием.

Тем не менее других занятий казаки все равно не знали, поэтому на протяжении еще 90 лет так или иначе были вовлечены во все войны, которые вела Россия.

Впрочем, не всегда на её стороне, поддержав, к примеру, гетмана Ивана Мазепу и выступив на стороне шведов. Такое предательство Пётр I не простил и еще до Екатерины вполне решительно ликвидировал Чертомлыкскую Сечь. Как докладывал кошевой атаман Степаненко гетману Ивану Скоропадскому, «товариству нашему голову лупили, шею на плахахъ рубили, вешали и иныя тиранскія смерти задавали, и делали то, чего и въ поганстве, за древнихъ мучителей не водилось».

Следующую Сечь, Каменскую, в полном соответствии еще с польской присягой, разрушил уже сам Скоропадский вместе с российскими полками.

Лишь решение перейти в русское подданство (то есть до этого момента в него перешло только реестровое войско) дало возможность вернуться к привычному порядку: Новая Запорожская Сечь просуществовала уже до момента ее полной ликвидации и была взята на государственное содержание. В 1735 году она получила годовое жалованье в 20 тысяч рублей, 2 тысячи кулей муки, а для кошевого атамана и его свиты — 490 рублей и по ведру вина.

Запорожцы активно участвовали в турецких походах, вместе с армией Петра Румянцева отличились в делах при Ларге и Кагуле. Но при этом тут и там оставались «вольные казаки», продолжавшие жить привычным грабежом, налетая и на поляков, и на турок, и на своих.

А после множества политических и военных побед уже Российской империи над Турцией, с выходом к Чёрному морю, строительством Днепровской оборонительной линии и усмирением Крымского ханства, столетиями терроризировавшего российские украины, Сечь вдруг оказалась в глубоком тылу.

И в манифесте императрицы четко перечислены причины её острого недовольства героями фронтира. С юга еще со времен Елизаветы Петровны шли бесконечные жалобы на запорожцев за «наглости и за грабительства, которыя непрестанно въ ихъ границахъ происходятъ».

Пребывая в «совершенной праздности, гнуснейшем пьянстве и презрительном невежестве», казаки:

— заявили претензии на земли Новороссийской губернии как на свои собственные;

— отказались признавать спущенное сверху размежевание, нецензурно посылая представителей власти, и угрожая им смертью, и ставя свои зимовья где хочется, и угоняя силой людей из новых поселений;

— «пограбили и разорили они, Запорожцы, у одних обывателей Новороссийской Губернии в дватцать лет, а именно с 1755 года, ценою на несколько сот тысячь рублей»;

— поставили свои куреня на новых землях между Днепром и Бугом и обложили данью «новопоселяемых там жителей Молдавского гусарского полку»;

— вопреки прямому запрету, разными способами перетащили к себе 50 тысяч жителей коренной Малороссии, в том числе «людей женатых и семьенистых», чтобы они пахали и сеяли в персональных интересах Сечи;

— полезли на территорию Войска Донского, граница с которым проходила по р. Кальмиус в черте нынешнего г. Донецка.

Ухватистые беспредельщики, которые на самом деле не представляли никакого «народа» (поскольку «гречкосеи» были презренным сословием и во все времена подлежали безжалостному грабежу), стали представлять конкретную угрозу миру и спокойствию края.

Как справедливо заметил уже в XIX веке член-корреспондент Академии наук Аполлон Скальковский,«южные границы довольно прочно были ограждены; от того Запорожское, особенно в своем орденском, неугомонном и непокорном устройстве, было почти не нужно, а могло быть весьма вредно. <…> Императрица повелела: одним ударом рассечь гордеев узел споров и тяжб Запорожья с соседними областями, чтобы упрочить мир на Юге России».

И все дальнейшие события с «уничтожением украинской государственности», сворачиванием Малороссийской автономии и растворением православной шляхты в русском дворянстве по большому счету были продиктованы нормальным государственным расчетом.