Николай Павленко (позывной Шкипер), бывший боец 104-й дивизии — человек поразительного жизнелюбия и веселого мужества. Потеряв ногу во время боевых действий, он не расстался с СВО — стал известным волонтером и популярным блогером. Дроны, рации, мотоциклы, автомобили, снаряжение, экипировка, одежда для беженцев — самая разная гуманитарная помощь приходит через его канал.

ИА Регнум
Николай Павленко

В беседе с главным редактором ИА Регнум Николай рассказал о том, как эвакуировал раненых, как увлекся охотой на украинские дроны (и достиг немалых успехов в этом «спорте»). А еще — о фронтовом братстве и понимании идеи «жизнь свою за други своя».

«Двигаться, только двигаться!»

— Друзья, добрый день. Сегодня мы в Курске, в гостях у ветерана СВО и волонтёра Николая Павленко. Николай, за что вы получили орден Мужества?

— Если честно, первый раз я подумал за одно, а потом оказалось — за другое. Мне уже в части сказали, что за спасение наших братьев-десантников, потому что я поначалу был в группе эвакуации. Среди тех, кто заводил группу ребят в Крынки (это Херсонская область) и потом обратно их выводил.

— Вы были проводником, знали дорогу?

— Поначалу не знал. Я поначалу испугался, глаза были такие бешеные. Ну, на самом деле это страшно. Мы зашли 2 января 2023 г. У нас были проводники, нас зашло сначала 4 человека, потом еще 4 человека. Мы в блиндажах посидели, нам сказали: смотрите под ноги — «кассеты», «колокольчики». Мы даже не знали поначалу, что это такое.

Меня сначала поставили в группу эвакуации, потом в группу подвоза. Или подноса. Как носильщика, скажем так.

— Это у вас называют «ноги»?

— Да. Но не совсем «ноги», скорее «бегунки». Допустим, есть точка, нам показывают: сюда принести воду, сухпайки, всё остальное. Один воду несёт, второй продукты. Автоматы берём с собой, противодроновые ружья — и пошли потихонечку, перебежками, чтобы нас дрон не «срисовал». Пришли на точку, ребятам быстро всё отдали, развернулись и ушли.

— А часто вас дрон преследовал?

— Больше кассетами, по-моему, отрабатывали. Особенно минометами. Минометы не спали никогда. А к дрону быстро привыкаешь, дня за три. Слышим звук дрона — сразу за дерево.

— И дерево помогает?

— Да, помогает. Прямо к дереву подошёл, автомат вниз. Слышишь, он идёт на тебя, в сторону ходит, ты — хоп-хоп-хоп — дерево обходишь стороной. И только он ушёл — оп, и ты ушёл.

Но если это дрон-корректировщик, то сразу подымайся и беги! Двигаться, только двигаться! Станешь на месте, он скорректирует, и по тебе начнут отрабатывать.

— Был момент, когда вы понимали, что оператор дрона именно вас хочет убить?

— Таких случаев было, я не знаю, штук 150, наверное! Он, допустим, может подняться за километр, приблизить по зуму. Там 28 зумов…

— Может увидеть ваше лицо?

— Если он, конечно, близко подлетит, реально близко — да, лицо увидит. И он прям видит, куда два-три человека идут. Хоп, в блиндаж зашли — и он давай корректировать (огонь минометов) туда прямо.

А есть разведчики: кружатся, летают целый день.

Потом, получается, я сбил один дрон, «Мавик» (Mavic — линейка китайских дронов. — Прим. ред.), потом второй, третий. Меня отправляют к рэбистам (РЭБ — средство радиоэлектронной борьбы. — Прим. ред.) с ружьём ходить.

И мы ходим по лесам в группе, ловим «птичек». Допустим, летит «камикадзе» (барражирующий боеприпас, одноразовый беспилотник с боевой частью, предназначен для точечных ударов. — Прим. ред.), он тяжелый, высоко не может подняться, летит метрах в 50-100 над ветками, и ты прямо начинаешь его сажать. И он начинает останавливаться, кружиться на месте, ловить сигнал, потому что он же ничего не может сделать. Вот. Упал. А пацаны тоже стоят, стреляют по нему. Вот такие были.

— И он на вас может упасть?

— Может. Но мы же тоже не пальцем деланы (смеется). Мы к этому уже, в принципе, привыкли.

«Не спать, братан, все нормально»

— Но орден Мужества вы получили не за это?

— За то, что спасал ребят. Мы с нашей группой эвакуации вытащили пятьдесят-шестьдесят человек из Крынок.

— Раненых вытаскивали?

— Да, наших ребят. Работает, допустим, группа штурмовиков. Они, получается, заходят, зачищают дом, лесополосу зачищают. Допустим, у них двое раненых. Сразу нам сообщают, передают их, мы — быстро на носилки. По четыре человека бегали. Но было, что и по двое.

— С носилками?

— Да. Есть алюминиевые, есть сетки (мы не любили, потому что они растягиваются), еще есть брезент, там три ручки с каждой стороны.

— Раненых сносили куда-то в одну точку и ждали эвакуатора?

— Бывали случаи, когда по десять часов не могли нести. То есть мы унесем — птица сразу бах куда-нибудь.

— А остальные в этот момент что? Ждут?

— Нас ждут там, да. Быстренько приезжает другая группа эвакуации на ЛБС, это линия боевого соприкосновения. Мы его привезли, приехал УАЗ «буханка» или в последнее время на квадроциклах парни приезжают. Потому что это нужно быстро сделать — приехать, забрать его и уехать.

— А раненые в это время находятся в сознании?

— Да. Мы быстро прибежали, его стабилизировали: если находишься в группе эвакуации, тебя обучают медицине, что нужно сделать, или с тобой находится медик уже…

— Когда прибегаете, вы что говорите человеку?

— Я говорил: целый, и всё хорошо! Поднимаем ему дух. Он сразу себя жгутом перетянул, или турникетом, или нефопам (неопиоидный нестероидный анальгетик. — Прим. ред.) себе вколол, и уже не чувствует боли. Или просто под дерево ляжет, или сядет, чтобы не вытекала кровь.

— Были моменты, когда вы не успевали?

— Были… Пока он лежал, пока мы добежали, он себе помощь не оказал сам. Кровопотеря — и всё…

— А бывало, что у вас на носилках умирали?

— На носилках — у меня не было. Надо постоянно с ним разговаривать. Постоянно! О чём? Обо всём. «Как жизнь, как дочь, как мама, как папа? Давай, смотри в глаза!» И ты на него смотришь. Вот он только начинает залипать, — бам-бам (показывает пощечины): «Не спать, не спать, братан! Всё нормально, всё будет у тебя нормально!»

— И это вдохновляет?

— Да. Даже когда меня выносили: «Братуха, всё, вот у тебя будет…»

— Вы же могли тоже погибнуть.

— Могли. Но в тот момент ты об этом не думаешь.

«Только дурак не боится»

— Почему надо ради раненого подвергать себя смертельному риску?

— Понимаете, тебя свои не поймут. Ну, во-первых, не поймут, во-вторых… Да это как-то… как-то не по-человечески что ли! И ты знаешь этих пацанов. Да даже если ты их не знаешь!

— До войны были ли случаи, когда вам также приходилось заниматься, извините за пафос, самопожертвованием ради другого человека?

— Не припомню.

— Почему на войне вы с такой готовностью начали это делать?

— Ну, я не знаю. Когда я приехал в полк, в дивизию свою, меня распределили в роту, комната на восемь человек. Мы начали знакомиться — как, что… Когда ты с человеком кушаешь из одной миски, тренируешься в медицине, в боевом контакте, контакт с колена, контакт лежа, стоя. Ты с ним куришь, общаешься. У вас общий чат. И ты к человеку уже до такой степени привык — он как брат тебе.

— Прямо каждый как брат?

— Да. Мы десантники, у нас только так. И я не удивлюсь, что другие пацаны то же самое скажут. Ты знаешь, допустим, что твоего близкого затрёхсотило («груз 300» — раненый. — Прим. ред.), а ты не можешь помочь…

— Потому что страшно?

— Да. Дурак только не боится. Да, я боюсь! Но я не буду сидеть, если я знаю, что он там «вытекает», а я могу ему помочь. Я прямо встану и сразу пойду.

— А если не пойдёте?

— Во-первых, нам дают приказ по рации: такая-то группа, выдвинуться на точку такую-то. У нас есть определенная программа, где забит именно квадрат нашей ответственности. Ребята принесли трехсотого и ушли. Мы быстро туда подлетаем, его забираем — и бегом-бегом-бегом назад. Мы подбежали, нас уже ждут: что там, братик? Посмотрели.

— Вы же, наверное, и гражданских также спасали?

— У нас там не было гражданских.

— А если бы были?

— Если были бы — то по-любому. Ну а как иначе? Вот, допустим, мы взяли село. Мы видим там бабушка раненая. Мы знаем, что если мы пройдем мимо — кем мы станем? Чертями просто. Во-первых, я буду сам себе противен, потому что у меня такая же бабушка…

А вообще, если ты воин, достойный воин, так и воюй ты достойно — с воином, а не стреляй в бабушку, дедушку. Посмотришь сейчас в Суджу, сколько мирного населения погибло. В одном селе вообще просто не было живых.

— Может, они успели уйти?

— Нет, там просто трупы находили…

Брата опознали по кроссовкам

— Вы ведь сами из Суджи?

— Я из Плёхова сам (село в 11 км от Суджи, было под украинской оккупацией с августа по декабрь 2024 г. — Прим. ред.). У меня бабушка там, я жил всю свою жизнь. А родился в Херсоне, вот, в Скадовске. У меня там оставался брат. Это старший мой, он 1992-го, Евгений. И второй брат, 1987-го года.

И получается, когда всё это началось, хохлы раз к нему пришли, ВСУшники. Мол, давай к нам, короче, вступай в ВСУ. Он говорит: не хочу. Они ему коленки побили. Сломали одну ногу. Гипс наложили, выписали домой. Еще раз пришли, сказали: жди.

И в один прекрасный день прилетел, как я думаю, «град». Прямо в дом, прошил крышу и вошел в комнату, где он там спал. Прям — бам! — и всё, и нету. И от дома ничего не осталось вообще. Просто вообще ничего.

Потом, как сказали, его только по кроссовкам смогли опознать.

— Многие наши люди не понимают, что с русскими вот это происходило на Украине. Они считают, что всё началось, когда Россия вторглась на Украину в 2022 году.

— Да, конечно, «вторглась»! Аллея Славы тоже, наверное, вторглась, да? Дети, которые там погибли… Но как можно… Ладно, хорошо, вы там поплясали на своём Майдане, герои, туда-сюда. Я в политику, в принципе, не лезу. Ну, скажем так, захотели от вас отсоединиться, нацисты, бандеры… Но как образовались ДНР, ЛНР — они начали по своим же бить. А месяц назад они тоже ваши были! Ну это как?!

Я сам родился на Украине, и у меня отец украинец. Вот знаете, что бесит? Когда-то мы были единым целым. Потом они отделились, жили там своей жизнью, их никто не трогал. И тут в один прекрасный момент они говорят: русские уроды, русские козлы, вы у нас отжали Крым… И это притом, что наше государство продавало им газ по ну очень прям низкой цене…

И прямо в один прекрасный момент мы стали, как они говорят, орками. А они считают себя эльфами. Но если взять историю, кто такие орки? Это воины. А вы кто? Эльфы? Эльфы по деревьям прыгают, по зелёнкам по своим.

— А зачем вы пошли воевать?

— Из-за брата, который погиб. И из-за второго, который сейчас тоже воюет.

«Передайте Шкиперу, мы знаем адрес его родных»

— Вернёмся к тому моменту, когда вы вынесли пятьдесят человек.

— Может, даже больше. Но не я один только, это наша группа вынесла.

— И за сколько дней?

— Ну вот смотрите, зашли мы второго, «затрёхсотило» меня первый раз третьего марта, второй раз 21-го или 20-го. Это по нам «птичка» сбрасывала ВОГи (выстрел осколочный гранатометный. — Прим. ред.).

— И потом по совокупности вот этих спасённых людей вас наградили?

— Да. Но почему-то я первый раз подумал, что за сбитые «птицы». Я ими занимался сам для себя. И сбивал «птичек», и летал на них, отдавал в штаб. Я сбил, получается, 52 «Мавика» и 74 «камикадзе».

В какой-то момент начал сбивать «птички». Одну, вторую, пятую, десятую, двадцатую. Начал приносить. Пошёл к «птичникам», посмотрел, как они запускают. Сбил хохляцкую «птичку», отдал ребятам, они её перепрошили, мне дали пульт, два аккумулятора, зарядку. Я вышел раз в лесок, поднял ее на 15-20 метров, посмотрел. В другой раз к хохлам полетел, посмотрел, полетал, потом два, три, четыре, пять…

— И что вы увидели?

— И в один прекрасный момент я увидел просто… ну если честно, это я никому еще не говорил, кроме командира. Мы так и не поняли, кого они расстреляли — своих или наших, потому что у нас потерь на тот момент не было.

Люди вышли из одного подвала и из другого подвала. Там не было домов, остались просто подвалы. Один вылез с одной стороны, и второй — с другой. Первый, получается, бежит к Днепру, а второй — просто встал и расстрелял его. Тот без автомата, без ничего. Я поначалу подумал, что он увидел противника и его застрелил. А потом, когда чуть ближе подлетел, — вижу, на убитом даже формы нет, он в гражданском.

У них Бога нет, мне кажется…

— Почему вам такое удовольствие приносило собирать «птички»?

— Не знаю, не могу объяснить. Но я прям влюбился в эти «птички», честно. Мне хотелось посмотреть, что там внутри, как сделано. Особенно если Mavic. У меня были случаи, я даже опускал Mavic с гранатами.

Они же (операторы дронов ВСУ. — Прим. ред.) на меня охоту устроили. Там даже на «птицах» были надписи. Они отправляли «птицу» специально: «Передайте Шкиперу». Я помню, даже по-английски. Мне когда принесли надпись, там она прям верёвкой была обмотана: передайте Шкиперу, мы знаем, где его родители живут…

— А почему, кстати, вы Шкипер?

— Это из «Мадагаскара», мультик знаете такой? Я любил командовать у себя в подразделении, когда еще учился. Мы с пацанами сидели, смотрели «Мадагаскар». О, думаю, Шкипер! Я такой, блин, точно!

— Это тот пингвин, который любит командовать?

— Командовать, да, всем указывать, что им нужно делать.

— А операторы украинских «птиц», они что, видели ваш позывной, да?

— Да. У меня спереди был позывной. У нас всегда на бронежилете позывной. Вот. И как-то так это пошло…

«Мне было весело почему-то»

— А как вы ранение получили?

— О, это была вообще «жесть»! Меня вывезли вообще из Крынок полностью по «Дороге смерти» этой.

— «Дорога смерти» — потому что там много тел?

— Не только. И тела, и машины, и техника разбитая… Там всё разбитое. Смотрите, вот ты едешь на машине и тебе прям бах — FPV (дрон с видеокамерой, создающий у оператора эффект взгляда от первого лица. — Прим. ред.), и всё. Для них это прям, я не знаю… для них это как…

— …наслаждение?

— Вот да! Он потом такой (с гордостью) рассказывает… Какой здравый человек вообще это просто скажет?! Ну вот как?! Ты воюешь за свою страну, а мы воюем за свою. Мы воюем за свои земли, за свое будущее, будущее наших детей, матерей, отцов, наших следующих поколений.

— Они скажут также.

— Конечно. Но если ты убил — зачем ты все это смакуешь?! Как будто, знаете, выпить кружку крови. Воюйте достойно. Зачем вот это вот вообще всё?!

— Это ещё и ожесточает общество.

— Вы знаете, у меня Telegram-канал. Вот сидишь в нём, забегает там человек пятьдесят сразу, ну, боты там, и начинают смайлики ставить… вот это вот всё. Пишут: вы твари, вы там то, вы там сё… Начинаешь задавать вопрос: а в чем мы твари? В том, что мы пришли спасать своих же в Донецке и ЛНР, а вы их просто уничтожали? Мы пришли спасать людей, а вы просто пришли убивать своих. Это как вообще?!

— И вот вы поехали по этой «Дороге смерти», где эти «птичники» украинские получают удовольствие…

— Ну, там большинство работают на FPV, на «Мавиках». Она («птичка») прилетает, садится и ждёт. И он в камере сидит. Только увидел, допустим, движение — машина — сразу поднимается и пошёл прям в лобовую!

Они ещё скидывали так называемые зажигалки именно на траву, под ветерок, — и потом всё горит. И всё это на нас…

— Итак, в день ранения вы выехали на «Дорогу смерти»…

— В четыре утра. Пролетели ее, я должен группу забрать. Сумрак мне говорит: братан, давай заедем сейчас на ЛБС, быстро скинем продукты, чтобы я прямо не крутился. Я говорю: братан, да легко. А уже начало светать, серость началась. Серость — это когда ночные «птицы» меняются на дневные. Вот эти 10-15 минут ты прям можешь нормально «топануть».

И мы, получается, сворачиваем с «Дороги смерти» на песок, на грунтовку. Едем, и я вдруг понимаю, что перед нами мины. Черные квадраты на желтом песке. Потом — дым, темнота, потеря сознания на время…

Я сначала пытался открыть дверь. Тут огонь резкий, беру автомат. И слышу: «Братик, братик, Шкипер, Шкипер, ты где?» Он меня за руку схватил, вместе с автоматом вытаскивает… И я только смотрю, у меня пятно алое — кровь. Я думаю: твою мать, вену перебило! То есть надо быстро где-то здесь срочно жгутоваться.

Встал — и тут такая боль! Меня аж как будто прострелило, в позвоночник прям! Я падаю, поднимаю ногу, а у меня там… Стопу полностью разорвало, кости… Я ему ору: «Жгут, жгут!» Он быстро мне жгут снимает, и мы тут слышим: начинают взрываться пули в машине.

Я на него прыгаю, обнял его, он мне еще руки схватил, броник скинул… Его тогда в руку ранило. И он по этому лесу стреляет, а я ему кричу матом. Машина вся полыхала почти, пули взрывались: они начали греться от огня и детонировать.

И не знаю почему, я в тот момент смеялся. Мне было весело почему-то…

— А больно?

— Нет, боли вообще не чувствовал. После того, как я на него (напарника) залез, я не чувствовал вообще боли. Он занес меня в лес, где-то метров на сто. Там лес густой, побитый минометами, но тем не менее густой…

Включаю рацию, кричу: «Маэстро, Маэстро, это Шкипер. Я — «триста», мы подорвались». Потом медик: «Брат, вы где?» Жди, говорит, сейчас будем.

Подъехали ребята на квадроцикле. И видим: вот ещё одна мина лежит, метрах в двух.

Той ночью сапёры нашли их 17 штук. Ночью летает «Баба-яга» и скидывает на дорогу их. Они же знают, где мы передвигаемся…

— Сумрак как сейчас?

— Живой, живой. Я недавно списывался с командиром. Говорю, как там брат мой? Он говорит — нормально, на машине ездит.

— Неужели вам за время войны никогда не было больно? Не физически? На душе.

— Было, когда Бизон погиб. Меня оторвало жёстко. Я там орал прямо. Он на моих глазах умер. Он только что разговаривал с женой своей и с маленькой дочкой, ей лет 8-9. Нас сфотографировала «птица». А потом пуля ему вошла прям под лопатку, не в бронежилет, а рядом с бронежилетом.

И у меня прям сразу пелена по лицу. Я его всю жизнь буду помнить. И Каспера тоже.

Каспер близкий мне человек был. Нас трое было в «банде». Три мудреца, так называемые… Каспер тогда вообще не должен был туда ехать. Ставь, говорит, чайник, заваривай чай, я приеду быстро. Спросил: тебе шоколадку купить? Я говорю: да, две. И на «Дороге смерти» — FPV прямо ему в голову, сразу «двухсотый»…

Зов Шкипера

— А чем вы сейчас занимаетесь?

— Я сейчас волонтер. У меня были знакомые в известных таких Telegram-каналах. И один говорит: Коль, тут, говорит, майор интересуется: ты же, говорит, местный? Я говорю: местный. И вот мне говорят: давай Telegram-канал создадим.

Создали, зарегистрировали. Так и так, ребят, давайте присылайте видео, что там происходит, надо знать, что с нашими бабушками, дедушками… Мне как понесли эти видео! А я не знал, что делать. Именно местные жители. Администратор начала выставлять.

И как-то всё это пошло. Они мне всё кидают, кидают. И у меня как попёрли подписчики, мне это всё присылают, именно мне присылают, (количество) увеличивалось, увеличивалось.

Как-то пишет военный у нас в Курской области, срочник: подскажите, к кому можно обратиться по поводу гуманитарной помощи? Он говорит, надо там, не помню уже, то ли РЭБ с «Мавиком», то ли… Ну и, как-то получается, выкладываю пост, номер своей карты, номер телефона, вот. И — понеслось. Хоп-хоп, перевели — бам! — посылочка пришла.

— То есть вы отвечаете на нужды военных?

— Мы сначала начали помогать военным, потом местным жителям. Прям выкинули пост: друзья, так и так, нашим местным жителям требуется то-то, то-то. Нам начали заказывать через маркетплейсы: детские вещи, кроссовочки…

— Да, такой вот у нас народ.

— И к нам тоже люди стали обращаться: а можете вы там помочь, нам нужна курточка, футболочка, штанишки, сейчас холодает… Люди же уходили… скажем так, в одних трусах иногда убегали. Хорошо, если документы схватить успел. А кто и по полям уходил. Вот, помогали им. Потом начали обратно в военном направлении работать. Ребята просят и машины, и РЭБы, и костюмы, и форму, короче, там вообще.

— Да, и давайте скажем нашим зрителям, как называется ваша Telegram-канал.

— «Z. O. V. Шкипера».