«Мишкин хвост». Как начинались ускорение и перестройка
Сорок лет назад, в мае 1985 года, недавно избранный генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачёв прибыл в Ленинград. Судя по репортажам Центрального телевидения, которые мы смотрели по черно-белым и цветным «ящикам», поездка в колыбель революции началась рутинно. В аэропорту Пулково товарища Горбачёва встречали пионеры, а также партийно-хозяйственный актив во главе с первым секретарём Ленинградского обкома товарищем Зайковым… А дальше произошло неожиданное.
Прибыв в город, генсек приступил к «общению с народом» на улицах. Сам по себе демонстративный демократизм нового лидера и его способность говорить без шпаргалки уже не были сенсацией. Но многим запомнился именно этот эпизод — выход к народу на площади Восстания.
Тогда возникло впечатление, что Горбачёв говорил не с «лучшими людьми», специально отобранными Ленобкомом и управлением КГБ по городу и области, а действительно со случайными прохожими.
«Мы сейчас очень серьезную работу ведем по тому, чтобы — не только на ближайшие пять лет, а на все оставшиеся 15 лет до 2000 года — разработать четкую программу и темпы развития экономики поднять таким образом, чтобы ускорить движение всей страны», — озвучивал Горбачёв недавно принятые партией лозунги «ускорения» (о перестройке и гласности руководящие товарищи заговорят чуть позже).
«Держитесь ближе к народу, мы никогда вас не подведем», — раздался женский голос из толпы. «Да куда уж ближе!» — тут же нашёлся Горбачёв. И все присутствующие вполне искренне рассмеялись.
Это вызвало тогда, пожалуй, не меньший шок, чем начавшаяся за неделю до этого антиалкогольная кампания.
Именно с этого момента, показанного по ТВ, многие и отсчитывали начало необратимых перемен. Никто не знал, что ждёт страну через какие-то пять-шесть лет, не говоря уже о 2000 годе.
«Главное — нАчать!»
Сорок лет назад, весной 1985 года, автору этих строк только исполнилось 18 лет. Когда в Москве избрали нового генсека, волей-неволей пришлось отвлекаться от учёбы и более увлекательных занятий и проводить политинформацию (и не одну) однокурсникам по харьковскому политеху.
Тогда на слуху было два события: прошедший недавно пленум ЦК и предстоящее празднование 40-летия Победы. Юбилей волновал, конечно, больше. Все ждали трансляции прохода войск по Красной площади, события весьма редкого. Ведь предыдущий парад Победы был ещё в 1965-м, к 20-й годовщине. Послевоенные поколения готовились чествовать ветеранов (тогда самые молодые из них входили в пенсионный возраст).
Появление нового первого лица во главе партии и государства было, конечно, важной новостью, но не «номер один». К тому, что власть в Москве в очередной раз переменилась, уже привыкли за предшествующую «пятилетку пышных похорон», когда с поста генсека и одновременно из жизни проводили Леонида Брежнева, затем Юрия Андропова и, наконец, Константина Черненко.
И вот в марте 1985-го товарищи из Политбюро по инициативе «мистера Нет» Андрея Громыко выдвинули новое первое лицо — на фоне предшествующих вождей очень молодого (54 года) и энергичного Михаила Сергеевича.
О чём именно говорил Горбачёв на, как было принято говорить, историческом апрельском пленуме ЦК и что приходилось мне передавать однокашникам, ныне приходится вспоминать.
Зато чётко отложилось в памяти: неизвестно, что было большим шоком — объявленная в мае «борьба с пьянством и алкоголизмом» или генсек среди людей, говорящий: «главное — начать!» с ударением на первую «а». Вот и началось, или, как он же любил повторять, «процесс пошёл!» — и начался с ускорения.
Этот термин из школьного курса физики (про «ускорение свободного падения» помнили даже закоренелые гуманитарии) перекочевал в повседневную жизнь, которая действительно, по ощущениям, стала ускоряться.
Руководящие и направляющие эмпирики
Но, к слову, «ускорение развития» придумал не Михаил Сергеевич, а Юрий Владимирович Андропов, чьим протеже считался Горбачёв. Ещё 22 ноября 1982 года Андропов на таком же историческом пленуме, первом после избрания его на пост генсека, сказал: «Намечено ускорить темпы развития экономики, увеличить абсолютные размеры прироста национального дохода…».
Об «интенсификации экономики» докладывал и сменивший его ненадолго Черненко, но это было как-то неуверенно. Как и всё в финальный год застоя, о котором ходил анекдот: «После долгой и продолжительной болезни, не приходя в сознание, товарищ Черненко приступил к исполнению обязанностей генерального секретаря…».
Те руководители «руководящей и направляющей силы советского общества», которые ещё сохраняли ясность ума, понимали, что «как-то» и «что-то» надо менять. В коллективной памяти осталась фраза, приписываемая Андропову: «Мы до сих пор не знаем страны, в которой живём». На самом деле глава КГБ, ставший генсеком, высказался (в 1983 году) ещё любопытнее:
«Если говорить откровенно, мы ещё до сих пор не изучили в должной мере общества, в котором живём и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Поэтому порой партия и государство вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным методом проб и ошибок». Именно так — «методом тыка» и стало действовать руководство партии и правительства во главе с Горбачёвым. И мы, тогдашние, вскоре это почувствовали.
В том же школьном курсе физики мы изучали не только механику с её ускорением свободного падения, но и оптику с её законом преломления света. И он в переводе на обывательский гласил: если наверху решили ускорять что-либо, то жди последствий.
Да и опыт короткого андроповского правления заставлял вспомнить кампанию по борьбе за трудовую дисциплину, когда дружинники и участковые среди дня ходили по баням и кинотеатрам и спрашивали у каждого: «Почему ты не на рабочем месте?». Правда, к облавам тогда прилагался «бонус» в виде водки по 4 руб. 70 коп. (при позднем Брежневе самая дешёвая была по 5 руб. 30 коп.). Все с нетерпением ждали, какие, как говорил Салтыков-Щедрин, «благоглупости» будут на этот раз.
Опять перегнать
Если отвлечься от воспоминаний и обратиться к запылённым «историческим решениям», то на бумаге всё выглядело красиво. О политических реформах тогда ещё речи не шло (или открыто не заявлялось). Но говорилось об ускорении продвижения по социалистическому пути на основе эффективного использования достижений научно-технического прогресса, активизации человеческого фактора и изменения порядка планирования.
Главной задачей Горбачёв определил интенсификацию плановой экономики и ускорение научно-технического прогресса.
Прежде всего речь шла о повышении темпов роста промышленной продукции и её обновления. Светила экономической науки во главе с академиком Абелем Аганбегяном (руководителем созданной в 1985 при АН СССР Комиссии по изучению производительных сил и природных ресурсов) считали и посчитали: рост на 4% в год — это то, что надо. А заодно и внедрение новых моделей, соответствующих мировому уровню. То есть не рывок вперёд, а гонка по пятам за капиталистическими странами. Те, кто застали хрущёвские времена, сразу вспомнили лозунг «Догнать и перегнать Америку!» и заметили, что тогда был Никита Сергеевич, а теперь Михаил и тоже Сергеевич.
Объективные причины
Но чего люди не ожидали, что ускорятся не фабрики и заводы, а цены на спиртное (более чем в полтора раза), интенсифицируются очереди за водкой — время продажи станет с 14:00 до 19:00. По этому поводу ходила частушка: «В шесть утра поёт петух, в восемь — Пугачёва. Магазин закрыт до двух, ключ — у Горбачёва!».
В качестве антибонуса — повышение возраста начала продажи спиртного с 18 до 21 года.
Автора этих строк данная мера коснулась напрямую, и своё алкогольное совершеннолетие пришлось отмечать дважды. Вот и получалось, что в армию нужно, жениться можно, а в вино-водочный — не сметь.
И много чего ещё узнал советский народ 7 мая 1985 года, когда вышло постановление ЦК «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма» и сопутствующий документ из правительства № 410 «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения».
Но, справедливости ради, проявлением волюнтаризма в чистом виде эта борьба с зелёным змием не была. Имелись и объективные причины. Ежегодная смертность по Союзу к 1984-му повысилась до 1 млн 650 тысяч, при 1 млн 525 тысячах умерших в 1980. К концу 1970-х потребление алкоголя выросло до рекордного в советской истории уровня в 10,5 литра чистого спирта на человека, или сто бутылок водки на среднего советского гражданина. Как тогда говорили, вопрос стоял ребром. Но решать его начали привычными командно-административными методами.
И если бы всё свелось только к жёстким мерам вроде усиления дисциплинарной и административной ответственности за хождение в пьяном виде на работе и по улицам… То, что из продажи исчезли плодово-ягодные вина, расстроило, конечно, многих алкоголиков, но скорее убрало из розничной продажи самый некачественный товар, а вот разгром виноделия (уничтожено 30% виноградников) и резкое сокращение производства водки (в два раза за три года) — это уже удар не по печени, а по госбюджету.
Разумеется, подобные резкие шаги привели к тому, что вместо дешёвого спиртного люди стали употреблять суррогаты (от дихлофоса до денатурата) или разного рода лекарства. А ещё, помимо недовольства, появился и народный юмор. Сам Горбачёв вспоминал, что его называли «минеральным секретарём», а очереди за водкой — «Мишкиными хвостами». Смеялись и над безалкогольными свадьбами, где водку прятали под столом, и над обществом трезвости, в руководство которого попадали знаменитые любители выпить.
Любимым куплетом в народе была пародия на мегахит того времени «Комарово»:
На недельку до второго
Мы зароем Горбачёва,
Откопаем Брежнева —
Станем пить по-прежнему.
Как говорили тогда, «но есть и хорошие новости». Количество умерших уже за первый год сухого закона сократилось на 12%, в основном за счёт трудоспособных мужчин. Рождаемость спустя положенные девять месяцев выросла на 8%. Да и в целом в 1986–1989 годах в СССР произошёл демографический мини-всплеск, причём не только в южных республиках — на 10,4 млн человек за четыре года. В сравнении с чудовищным обвалом 1990-х — более чем оптимистичный результат. Но топорная (в прямом смысле, если вспомнить о массовой вырубке виноградной лозы) борьба с пьянством заслонила все плюсы от этой борьбы и осталась в коллективной памяти очередным примером властного самодурства.
«Как в сказке»
Но даже известия об уничтожении виноградников от молдавской Криковы до краснодарской Анапы (крымскую Массандру чудом удалось отстоять — спасло личное заступничество первого секретаря ЦК компартии УССР Владимира Щербицкого) — даже это тогда почти не подорвало оптимистического настроя, о котором мы говорили в начале статьи.
290-миллионная страна от Таллина до Кушки и от Ужгорода до Владивостока чего-то всерьёз ожидала от нового («сам ходит! сам говорит!») генсека.
Рабочие — повышения норм выработки, инженеры — ускорения внедрения в производство их изобретений и рацпредложений, руководители предприятий — замены устаревшего оборудования, колхозники — больше «шефов» из города на уборку урожая, а творческая интеллигенция — сокращения расстояния между рукописью и книгой, мастерской и выставкой.
Практически всё, что приходит в голову о том времени, случилось позже. И фильмы — новые и снятые с полок (первой из них стала «Агония» Элема Климова), и журнальные публикации, и техногенные катастрофы, и межнациональные трения, расшатывавшие «Союз нерушимый». И виляния туда-сюда, от «борьбы с нетрудовыми доходами» до «индивидуальной трудовой деятельности» и кооперации. В общем, ускорение не экономики, а всей окружающей реальности произошло — событий вокруг стало больше, и они оказались, скажем так, разнообразными. Как гласила ходившая в народе присказка (и попавшая в перестроечное кино): «Живём как в сказке — чем дальше, тем страшнее».