Младший сержант Андрей Григорьев с позывным Тута стал известен на всю Россию после того, как в Telegram-каналах распространилось видео его ножевого боя с вэсэушником в ДНР. На шлеме украинца была установлена камера, которая записала схватку. Григорьев победил. Умирая, украинец назвал противника лучшим бойцом в мире. Тута также получил много тяжёлых ранений и попал в госпиталь.

Иван Шилов ИА Регнум

Президент Владимир Путин 11 января подписал указ о присвоении российскому бойцу звания Героя России. Боец признался, что был в шоке, узнав о награждении. 23 февраля глава государства вручил Григорьеву Звезду Героя России.

О той самой схватке и о том, что было дальше, Андрей Григорьев рассказал главному редактору ИА Регнум Марине Ахмедовой.

— Андрей, практически каждый человек в нашей стране посмотрел видео вашего ножевого боя с украинским военнослужащим, из которого вы вышли победителем. До рукопашных схваток на СВО доходит редко, там в основном пользуются дронами. Это был первый такой случай?

— Нет. Первая схватка была 8 мая 2024 года. Просто она не была зафиксирована на видео. А то, что все посмотрели, — вторая моя схватка от 16 ноября.

— В первой схватке вы, естественно, тоже победили.

— Да.

— Она была примерно такой же?

— Тогда было даже хуже.

— Чем хуже? Было тяжелее убить противника?

— Не в этом дело. Их было больше, нас меньше. Мы подошли к вэсэушникам слишком близко, поэтому пришлось пойти на рукопашку.

— Почему? Не было автоматов?

— Автоматы были, но мы не успели отреагировать, не успели перезарядить. Поэтому пошли на рукопашку.

— Они, наверное, не ожидали, что у вас ножи и вы умеете с ними хорошо обращаться.

— Не только в ножах дело. И мы, и они сражались тем, что под руку попалось: ножи, магазины от автомата, даже кружки в ход пошли. Это была самая страшная схватка. А во время второго боя мы уже были один на один.

— Чем была страшна первая схватка? Тем, что врагов было больше и они были сильнее вас?

— Любая схватка — это страшно. Неважно, какое у тебя оружие.

— Когда появилось видео с вами и все о нём говорили, я не стала его смотреть. Подумала, если посмотрю это видео вдобавок к тому, что видела до этого, оно навсегда останется со мной. Я решилась его посмотреть только для подготовки к интервью, чтобы увидеть ваш подвиг. Это было очень страшно.

— Я ни разу не смотрел это видео.

— Боялись еще раз пережить эти впечатления?

— Да. Второй раз их пережить было бы очень трудно.

— Что вы тогда чувствовали?

— Хотел лишь всё быстро сделать, не умереть и пойти дальше.

— Вам было страшно, что вас могут убить? Или страшно убить человека ножом?

— Было страшно, что к нему подойдёт подкрепление. Поэтому хотел, чтобы схватка побыстрее закончилась. Когда начался бой, мы оба знали, что в живых останется кто-то один. С Божьей помощью я это преодолел.

— Вы сказали: «С Божьей помощью». В тот момент, когда вы сражались, вы помнили о Боге?

— Нет. Я сосредоточился на поединке, больше ни о чём не думал.

— Был адреналин и больше ничего?

— Да. Автоматически адреналин включается.

— Становишься просто существом, которое нацелено на то, чтобы выжить?

— Да. Выжить и выполнить задание.

— Вэсэушник ещё постоянно что-то кричал. Он звал своих? Вроде бы он кричал «Гроза».

— Не помню точно, что он кричал. Он пытался позвать подкрепление. Я не кричал, потому что наши были далеко и мне бы никто не пришёл на помощь. Не нужно было тратить силы на крик, нужно было сосредоточиться на другом. Выполнить задание и выйти оттуда живым.

— Когда вы с ним потом заговорили, у вас в голосе не было никакой злости, ненависти. Вы с ним говорили так, будто он ваш простой знакомый («Ну, всё, всё, хватит»).

— Он уже по сути умер. Попросил меня отпустить, попрощаться с небом и с мамой. Я ему говорю: «Всё, давай, брат, прощай». В любой ситуации надо оставаться человеком.

— Я согласна с вами. А почему вы назвали его «братом»?

— Потому что и он, и я были на задании.

— То есть вы просто два человека, поставленные в эти обстоятельства? Если бы не эти обстоятельства, вам бы никогда не пришло в голову убивать друг друга?

— Нет, конечно. Просто у нас работа такая.

— А когда вы встали и увидели, что он уже раскромсанный и скоро умрёт, у вас было к нему чувство жалости?

— Хотелось побыстрее уйти оттуда, чтобы другие не пришли.

— А когда он сказал вам: «Ты лучший боец», вы серьёзно к этим словам отнеслись? Или он просто уже был в аффекте?

— В аффекте был. Поэтому так сказал.

— Вы сказали, что боялись, что к нему могла подойти подмога, потому что он переговаривался с ними по рации. При этом вы дали ему попрощаться с небом и с мамой. Почему? Разве не логичнее было бы его добить, чтобы замолчал?

— Не знаю. Всё произошло слишком быстро. Хотелось просто выполнить задание и уйти. На остальное я внимания не обращал.

— А ради чего вы хотели выполнить задание? Ради чего воюете?

— Если решился контракт подписать, надо идти до конца.

— За что идти до конца?

— За свою Родину.

— Но ведь до Якутии не долетает.

— Всё равно. Если решился контракт подписать, надо идти.

— Почему вы решились подписать контракт?

— Из чувства долга. Мы — последнее поколение, которое застало живыми ветеранов Великой Отечественной войны. Мы росли на их рассказах, как они честно сражались за Родину. Я всю жизнь был патриотом. Скажут идти, пойду.

— Вы общались с ветеранами, когда учились в школе? Или у вас дедушка был фронтовиком?

— Дедушек я не застал, они умерли. Но у нас в деревне жили старики, которые воевали. Когда они ходили в клуб или стояли в очереди за хлебом, рассказывали про войну. Я внимательно слушал и гордился ими. Потом захотел, чтобы мои дети тоже мной гордились. Так и подписал контракт.

— Что-то помните из их рассказов?

— Без комментариев. Лучше не надо.

— Это были грустные рассказы?

— Да, грустные тоже бывали.

— Может быть, с ними происходили такие же ситуации, как с вами, но тогда не было камер.

— Тогда дронов не было.

— Просто мы этого не видели и нам говорили «подвиг», нам казалось, что это что-то торжественное. А теперь я посмотрела, как он машет своей разодранной ногой. Я понимаю, что это подвиг, только выглядит он страшно. Наверное, в то время тоже было страшно. И я не знаю, хорошо или плохо, что тогда не было камер.

— Я тоже не знаю, как проходила Великая Отечественная война. Знаю только на словах.

— А как бы вы описали сегодняшнюю войну? Вы ожидали, что она будет такой?

— Когда подписал контракт, думал, что мы всё равно будем из автоматов стрелять. Не думал, что по нам столько дронов будет прилетать. Я даже не заметил, что у моего противника GoPro (камера. — Прим. ред.) была и что видео по всему миру разойдётся. Я об этом узнал 3 января. Пошли всей семьёй в гости к младшему брату, он показал: «Смотри, Андрей, это же ты. Это видео по всему телеграму разлетелось».

— Вы, наверное, были потрясены. Мы-то потрясены тем, что это ужасно. А вы говорите, что это не первая такая ваша схватка.

— Я об этом даже никому не рассказывал. Зачем травмировать людей?

— А вы сами травмировались? Я имею в виду душевно.

— Конечно. Мы все травмировались.

— А как вы изменились? Стали меньше радоваться, всегда помните, что происходило?

— Сначала не мог спать. Потом, когда приехал домой и обнял семью, боль начала постепенно проходить.

— Хотела уточнить: на видео видно, что вэсэушник несколько минут стоял перед двором разбитого деревенского дома, будто чего-то ждал. А вы находились там. Выходит, он знал, что вы там?

— Он ждал, пока FPV-дрон прилетит. Но когда дрон ударил, я уже был внутри здания.

— Он вас увидел и вызвал дрон?

— Да.

— Вы были с двумя товарищами, которые погибли?

— Нет. Они ещё до этого погибли. Я один остался.

— А почему вы начали драться на ножах? У вас автомата не было?

— Автомат был. Просто я вышел из дома и сразу же на него наткнулся. Ну, и пошла рукопашка без всяких автоматов.

— Он был сильным?

— Да.

— Он вам ещё говорил: «Ты зачем на мою землю пришёл?» Наверное, он это говорил, потому что знал, что у него GoPro. Он думал, что вас убьёт и потом будет показывать всем видео.

— Не могу знать.

— А вы вообще этот вопрос слышали от него?

— Слышал. Но ничего не сказал.

— А сейчас бы что сказали?

— Всё равно ничего не сказал бы.

— Почему? Он считает эту землю украинской, а вы из Якутии. При этом все мы считаем, что это наша земля.

— Я не политик. Мне дали приказ, и я его выполняю.

— А после того, как его одолели, куда вы пошли?

— Дальше воевать.

— В каком смысле?

— На нас началась контратака. Шесть человек пришли.

— Которых он вызвал?

— Да.

— И как вы сражались?

— Автоматы и гранаты.

— Вам тяжело об этом вспоминать?

— Да.

— Простите меня, пожалуйста. Если бы ваш подвиг не должен был бы остаться в истории, я бы вас не мучила. То есть эти шесть человек пришли. А как вы выжили?

— Я в подвале находился. У подвала два выхода было, с левой и с правой стороны. Еще была капиталка бетонная, там спрятался. Они как пришли, сразу стали кидать гранаты, а я за этой стеной стоял. Граната взорвалась — ещё одну бросили. Потом они спросили: «Живой или не живой?» А я молча сидел, ждал. Потом они отправили человека, чтобы проверить. А я его ждал и уже автоматом встретил его. Потом ещё раз гранату бросили. Потом ещё одного человека отправили. Я его тоже встретил автоматом. А потом они ушли.

— А те двое остались?

— Одного они с собой забрали.

— А второй был убит?

— Я не подходил, не смотрел. Он меня ждал, сидел до утра. Часов в пять я вышел, но их уже не было. Я вышел и спрятался в другом месте. Позицию менял. Я там шесть дней был.

— Шесть дней прятались?

— Пять дней прятался, на шестой день откатился.

— А что вы ели в это время?

— Ничего. Ползком вышел оттуда.

— Тяжело было переносить чувство голода? Вы же, наверное, и не пили?

— Почему не пил? Пил: у меня было много воды и компота.

— А когда вы через пять дней оттуда вышли, куда пошли?

— Я знал, где наши находятся. Ползком туда пошёл. Сначала попытался уйти ночью 19 ноября, но меня через FPV вычислили. Очень много дронов на меня напали, я 14 осколочных получил. Но, слава богу, выжил.

— А когда дроны полетели, вы были в поле? Или они просто так прилетели?

— Один меня сразу нашел, после этого дрон прилетел. Они же координаты знали. Слава богу, успел в этом же подвале спрятаться. Потом решил ночью не двигаться, потому что у них дроны с тепловизором — человек сразу белым светится. Днём человека так просто не рассмотреть, если только очень близко не подлететь. Они мимо пролетали, но меня не видели.

Я сначала где-то три километра ползком шёл. Потом увидел нашу сгоревшую «Мотолыгу» (бронированный тягач МТ-ЛБ). Там спрятался и переночевал.

— Там мёртвых не было?

— Был один наш.

— И вы рядом с ним ночевали? Не боялись?

— Он лежал сверху на «Мотолыге». Тогда уже ночь была, когда меня дроны могли увидеть. Что мне оставалось делать? Пришлось терпеть до утра. Ночь прошла спокойно. Только очень холодно было.

— А он? Как-то ощущалось его присутствие?

— Я сам верующий человек. К «Мотолыге» я подошёл часов в восемь, когда уже стемнело. Я устал и проспал часов до 12. Потом проснулся. Мне показалось, что кто-то ходит вокруг бронетехники и стучит («Тум, тум, тум»). Я ощущал присутствие человека. Понятно, что это был он. Я ему сказал: «Брат, я устал. Пожалуйста, дай поспать. Если я с Божьей помощью отсюда выберусь, обязательно скажу, что ты тут лежишь». После этого он исчез.

— Он хотел, чтобы его забрали?

— Да.

— А его забрали?

—Забрали. Сейчас всех забирают. Как только вышел к своим — сразу про него сказал.

— Парень был якут или русский?

— Я не понял. Он уже давно там лежал — растерзанный.

— Вы сказали, что верующий человек. Вы с детства верующий?

— Да. Якуты в основном язычники. Но мы и в Иисуса верим.

— Насколько я знаю, якуты православные, но заодно верят в срединный мир, нижний мир и верхний мир. Это всё сочетается, и одно другому не противоречит?

— Нет. Бог есть Бог. Как бы он ни назывался: Аллах или Иисус. Я в него верю.

— Вы говорите, что мы всех забираем. А он тогда почему там лежал?

— Пока позицию не взяли, они могут лежать.

— Как верующий человек вы могли бы объяснить, почему погибшим бойцам так важно, чтобы их забрали? Мёртвым разве не всё равно?

— Всё равно нужно, чтобы родные забрали своего брата, мужа или отца. Чтобы всё было честно, дома, по традиции. Все хотят на родную почву.

— То есть для него важно, чтобы с ним честно поступили. А вы считаете, что честность — это для человека важное качество?

— Очень важное. Тем более на войне.

— А как на войне можно быть нечестным?

— На самом деле мы друг с другом близки, серьёзно друг к другу относимся. С друзьями никто не ругается. Сегодня вы поссорились, а завтра вам нужно друг другу спину защищать. Поэтому лучше без ссор.

— Мне кажется, ваша честность распространилась не только на российских бойцов, но и на украинских. Вы же могли добить противника, чтобы он не орал.

— Как я уже сказал, меня с детства учили в любой ситуации оставаться человеком. Главное — не потерять человечность. Даже если это враг.

— Когда все обсуждали эту историю, то говорили: «Украинский боец сказал российскому, что ты лучший солдат, а тот не стал его добивать. Мы теперь можем преодолеть вражду». Понятно, что мы всё преодолеем и сможем жить как братья. Но ведь этот вэсэушник — не просто враг. Он специально хотел вас убить, вызвал на вас дрон. Он был со специальной камерой и говорил вам слова, чтобы похвастаться, как он вас убьёт. Тем не менее даже с ним вы поступили честно.

— Я же туда не играть пришёл. Я пришёл его убить.

— И всё-таки, почему после этой жёсткой схватки вы с ним говорили так, будто делали одно мирное дело (рубили дрова или таскали воду) и просто запыхались?

— А что мне с ним было делать? Я же видел, что он уже всё.

— Кто в детстве научил вас человечности?

— Родные: мама, папа, сёстры, братья.

— Как эта человечность проявлялась в их поступках?

— Они умели прощать.

— А вам в детстве было, за что прощать людей?

— Конечно. Сначала подрались, потом пошли на санках кататься. Всегда нужно прощать людей.

— А если бы война закончилась, вы могли бы с этим вэсэушником пойти на санках кататься?

— Наверное. Пошли бы дальше.

— А когда вы были маленьким и дрались, вы всегда побеждали? Или вас — тоже?

— Конечно, меня тоже побеждали. Сегодня мне повезло, завтра ему. Прощаем друг друга и дальше играем (смеётся).

— Можно ли сказать, что эти детские игры подготовили вас к войне?

— Меня к ней подготовила вера, постоянная вера в душу человека. Конечно, нам нужно мирное небо. Постоянно. Чтобы никто ни с кем не сражался. Но если скажут идти воевать, значит надо.

— После того, что вы пережили, вам об этом больно говорить.

— Больно. Очень больно.

— И после того, что вы пережили, вы всё равно готовы идти сражаться?

— Если верховный главнокомандующий скажет идти воевать, пойдём дальше.

— А Путин что говорил, когда вручал вам Звезду Героя?

— Поблагодарил всех.

— Он, наверное, тоже смотрел это видео?

— Не знаю.

— Ещё кое-что уточню: вы переночевали в «Мотолыге», а куда дальше пошли?

— Потом ползком вышел к своим. У меня в рации крайняя батарейка осталась, а преодолеть нужно было еще три километра. Но я вышел к своим по рации. Боец говорит: «Брат, ты где находишься? Давай я тебя на квадроцикле заберу». Говорю: «На квадроцикле опасно. Я сам выберусь. Правда, у меня батарейка садится. Так что ты будешь два раза стрелять каждые полчаса, чтобы я ориентировался». Так я к ним и вышел.

— Они были где-то в окопе?

— Нет, в деревне под Угледаром. Там много домиков и подвалов.

— А как вы поняли, в какой домик заходить? Там же могли быть украинцы.

— Я ж говорю, он стрелял, а я на это ориентировался.

— И вы так к домику подползли?

— Да. Я пришёл, прислушался. Там кто-то внутри разговаривал. Сначала не понял, на каком языке. Подумал, что это враг и пошёл в другой домик. Но они вышли навстречу. Оказывается, это они разговаривали в соседнем доме по-якутски.

— Вы не знаете якутского языка?

— Знаю. Просто на стрессе был, поэтому родной язык не узнал. Хейка меня встретил. Я заплакал сразу, как только его увидел. Потом меня отвезли к командиру, Бишкеку. Там меня сразу забрала эвакуационная группа и увезла в больничку.

— Скольких врагов вы за эти дни одолели?

— Не знаю.

— А командир Бишкек — он якут или действительно из Бишкека?

— Киргиз.

— Я просто подумала, что у вас свой отряд только из якутов.

— Нет. У нас много национальностей: русские, буряты, алтайцы, тувинцы, якуты. Между собой по-русски общаемся. Все очень дружелюбные. Мы же не знаем, вдруг сегодня его последний день или мой последний день. Я его завтра могу спасти, или он может спасти меня.

— Значит, если у человека каждый день может быть последним, к нему нужно по-доброму относиться, чтобы он без обид ушёл и чтобы тебе не было больно, что ты его обидел?

— Да. А зачем ссориться? Мы же на общее дело идём. Все друг другу помогаем чем можем. И дарим что-нибудь. Вкусняшку, например.

— А что вы любите? Что для вас вкусняшка?

— Мясо, конечно. Я сам по жизни охотник. В тайге даже жил. В нашей семье, когда я был маленьким, мы в Сайылыке жили. Это очень далеко, там цивилизации нет. Мы там жили с природой: рыбачили и на утку ходили.

— А как ваши родители учили вас обращаться с природой?

— Уважительно. Убирать за собой.

— А были случаи, когда, например, вам нужно было две утки, а вы перебили десять?

— Нет. А зачем? Сколько тебе надо, столько и возьмёшь.

— А если возьмёшь больше, никто не увидит и никто же не накажет.

— Зачем? Потом испортится. Лучше это не делать.

— Вас с какого возраста стали брать на охоту?

— Со 2–3-го класса нас с собой отец и старшие братья возили. А с 4-го класса уже один с ружьём ходил.

— То есть вы один ходили далеко куда-то? Вы же могли заблудиться.

— Ориентировался по солнцу. Мы же в основном ходим в два-три знакомых места. Ты точно знаешь, где дом находится.

— Я была у вас в Якутии несколько раз. Там очень холодно.

— Да. В Якутии зимой холодно, а летом жарко.

— А как зимой можно было эту охоту выдержать? Вы маленький, вам холодно, да ещё и по солнцу ориентироваться.

— Охотничий азарт греет (смеётся).

— Получается, если вы привыкли к такому холоду, то на Украине вам всегда было тепло. А вы говорите, вам в «Мотолыге» холодно было.

— Ночью очень холодно.

— А почему? Я думала, вы как-то специально умеете согреваться.

— Во-первых, в Якутии мы носим соответствующую одежду. Во-вторых, в Якутии нет перепадов температур: если летом днём жарко, то и ночью жарко. А на Украине наоборот: днём может быть жарко, а ночью холодно. Когда воюем, днём мы легко одеваемся. А ночью температура может упасть до нуля. Из-за этого холодно.

— Вам какая природа больше нравится? Якутская или степная?

— У каждого своя родина. Я привык к якутской погоде и природе. Мне лучше дома.

— А дома у вас сейчас сколько градусов?

— Сейчас уже более-менее тепло, минус 20 с лишним.

— А вы помните какой-нибудь момент из детства, когда были счастливы?

— Я постоянно был счастлив.

— Как можно быть постоянно счастливым?

— Всё, что надо, у меня есть: мама, папа, братья, сёстры. Зачем расстраиваться?

— А как понять, что ты в этот момент счастлив? Ведь счастье — это же момент, когда ты понимаешь, что тебе хорошо, спокойно, радостно.

— Не могу сказать. Просто у меня было хорошее детство. Я и своим детям пытаюсь дать счастливое детство, чтобы они его запомнили. Хотелось бы мирного неба и воспитать детей счастливыми, чтобы они ни в чём не нуждались.

— Пережив всё это, вы хотели бы, чтобы ваши сыновья тоже пошли на войну?

— Нет.

— А если случится, что делать?

— Это их долг Родине. Если случится, то пойдут. Отговаривать не буду.

— И всё-таки, какой момент из детства вам представляется самым радостным? Может, когда вы ходили на охоту или с родителями сидели где-нибудь? Там же не было никакой цивилизации, как вы говорите. Вы, наверное, в юрте жили?

— Нет, в обычном деревянном доме.

— А какой момент вам самым радостным вспоминается из детства?

— Праздники: Новый год, день рождения… Когда подарки дарили. Ещё есть якутский Новый год, который празднуют летом. Вся деревня поёт, танцует и борется на лошадях — такой национальный вид спорта.

— А когда вы были маленьким, вы на охоту тоже нож с собой брали?

— Да. Мужик обязательно должен быть с ножом.

— А когда вам доверили нож?

— Точно не помню. Когда в 1–2-м классе нас стали брать на охоту, давали и нож, и ружьё.

— А вы кроме уток каких еще зверей добывали?

— Зайца и сохата (лось).

— Прямо с детства?

— Нет. Когда были маленькими, ходили на утку и на зайца. А когда школу окончили — на крупную добычу: сохат и олень.

— А какого первого большого зверя вы добыли?

— Лося, когда ходили со старшим братом. Убили его из ружья. Он мне запомнился. Было радостно.

— Не боялись его потом разделывать?

— Почему? Ты же его потом кушать будешь.

— Для вас это нормально, потому что вы родились в таких условиях. Но для нас страшно разделывать животное, потому что оно ещё теплое.

— Наоборот, так лучше. Мы же его есть собирались. Разделали, поделили. Мяса много было. В этот момент я гордился собой, что мясо добыл.

— Можно я задам вам ужасный вопрос? Когда поражаешь врага, у вас нет чувства, что собой гордитесь?

— Нет. Там уже срабатывают самозащита и адреналин.

— То есть понимаешь, что этого делать не надо, но ты в безвыходной ситуации, потому что иначе тебя убьют. И ты, в конце концов, за Родину сражаешься, нужно дойти до победы. Поэтому гордости нет?

— Нет.

— А какое чувство есть?

— Обычное. Трудно тебе или нет, ты просто выполняешь свою работу.

— Получается, охота подготовила мальчиков к войне. Потому что вы уже были выносливым человеком.

— Я бы не сказал, что нас с детства к войне готовили. Нас просто учили самостоятельно добывать себе пищу. И из-за этого с детства выносливость появляется.

— А в чём проявлялась любовь ваших родителей к вам? Ведь с точки зрения горожанина кажется жестоким отправить 7-летнего ребенка в лес с ружьём и с ножом. Мы своих детей даже во двор боимся одних отпустить, а у вас это нормально.

— Отец умер, когда я был в шестом классе. Мама, слава богу, жива. Она всех нас любит.

— А как вы это понимаете?

— Нас в семье девять детей. Когда были трудные времена и денег не хватало, они всё равно пытались нас баловать. Один раз даже в долги залезли, чтобы купить гору сладостей. Так им хотелось выразить свою любовь.

— Они знали, что вы хотите сладостей.

— В детстве сладости очень любил. Сейчас вообще не ем.

— А на СВО какой момент был для вас самым морально тяжёлым?

— Все эти рукопашные схватки. Да и любое задание — это очень тяжело. Тяжело решиться пойти на него. Это всегда страшно.

— Страшно уже на задании? Или страшно, когда нужно себя вытолкнуть пойти на задание?

— Да, вытолкнуть. Тяжело решиться идти на это. А когда на задании находишься, автоматически эффект адреналина включается.

— А как вы себя убеждаете, что нужно идти?

— Не знаю. Задание есть задание. Командир сказал — надо делать.

— А вы до войны кем работали?

— Тракторист-машинист.

— Вы живёте в Улусе?

— Да.

— Красиво там?

— У нас везде красиво. Своя природа.

— Вы говорите о любви к Родине. Вы патриот России или патриот Якутии?

— Конечно, России. Я в армии служил, меня верховный главнокомандующий награждал. Сражался за чистое небо.

— Всё-таки вы же какую-то часть души принесли в жертву. Она же, наверное, не восстановится теперь. Как думаете, чистое небо стоит этих жертв?

— Не могу за всех сказать. Хочу, чтобы война закончилась и все жили как братья. Вот это мне очень надо.

— И с Украиной?

— С кем угодно, лишь бы чистое небо было.

— А как у вас появился тот самый нож?

— Я перед уходом на войну купил у одного мастера три ножа. Два ножа подарил друзьям, один себе оставил.

— Якутский нож — особенный?

— Конечно. Мы привыкли к узким ножам. Он лёгкий и острый.

— Он сохранился у вас?

— Нет. Я его другу подарил перед отправкой в госпиталь. Говорю: «Я типа домой собираюсь, а вы тут остаётесь сражаться. Вам он нужнее. А я себе еще куплю».

— Если вы не вернётесь на СВО, чем будете заниматься дальше?

— Работать.

— Трактористом?

— Да.

— То есть вы получили Героя России и вы считаете, что можно вернуться к старой работе на тракторе?

— Вообще я хотел бы открыть маленький бизнес — станцию по ремонту и покраске техники. Ещё хотел бы держать коров и лошадей.

— Зачем вам коровы — понятно: творог, молоко и мясо. А лошади что дают?

— Тоже мясо, конина. У меня пятеро детей. У них будут свои семьи. Позвонят мне и скажут: «Папа, привези мяса».

— Сами будете ухаживать за животными?

— Да.

— То есть от того, что вы стали Героем России, в вашей жизни ничего не поменялось? Вы будете заниматься таким же трудом на земле? Не почувствовали себя, простите за вопрос, большим человеком?

— Мне уделяется много внимания. Честно говоря, я устал.

— Вы хотите вернуться к себе домой, сесть за трактор, тогда будете счастливы?

— Да. Вот это счастье.

— Вы при этом по Москве ходили. Куртка на вас была сверху, но это же здорово, что вы в форме. Мы же должны видеть своих героев. Это очень хорошо, когда люди ходят в военной форме.

— Но это и очень опасно.

— Почему? Вы считаете, что в Москве не все согласны с тем, что идёт СВО? Мы же живём у себя в стране и защищаем свою страну.

— Конечно, защищаем, но везде же опасно всё равно.

— Но это не вы должны бояться, а они должны бояться проявлять свое такое отношение.

— Не могу сказать.

— А вас узнавали?

— Да, узнают. Подходят фотографироваться. Узнают, даже если я в гражданской одежде.

— Вы не хотели бы, чтобы это видео вообще попадало в Сеть?

— Да. Это жестоко. Не хочу, чтобы дети и всё наше поколение запомнило меня жестоким человеком.

— Вы там не выглядите жестоким человеком. Вы просто боретесь за свою жизнь.

— Всё равно это жестокость.

— А дети видео посмотрели?

— Младший сын не смотрел, старший посмотрел. Я ему запрещал, но он у друзей его нашёл.

— Это как-то на него повлияло?

— Нет. Сказал, что гордится мной.