«Я боюсь мужа!»: как лечить ПТСР у вернувшихся с СВО
Несколько дней назад в российских телеграм-каналах и соцсетях появилось шокирующее видео: безлюдный пустырь, неизвестный угрожает оружием молодому парню с красными волосами. Ролик снимает сам мужчина.
Если опустить нецензурную лексику, диалог между ними состоялся примерно следующий:
— Ты за Россию вообще?
— Я за мир.
— Ты против войны? Хочешь умереть? У тебя там жетончик. Мы вас скоро [насиловать] будем. [Измени прическу], иди в армию, за Россию, за Иваново!
При этом парень сохраняет удивительное спокойствие, в то время как нападающий ругается, оскорбляет, направляет пистолет прямо на молодого человека, даже стреляет в стену заброшенного здания за спиной парня.
«Жетончик», который упоминал нападающий — это брелок с «пацификом» на груди парня, которому на вид не более 15-16 лет. «Пацифик» — международный символ мира, разоружения, антивоенного и антиядерного движения.
Вскоре издание Ivanovo News опубликовало материал со свидетельствами жителей города. Они утверждают, что мужчина, автор ролика, неоднократно нападал на прохожих, угрожал огнестрельным оружием, не давал прохода бывшей жене и соседям. Знакомые мужчины сообщили, что он — участник СВО.
Информацию ивановским журналистам подтвердили в полиции. В УМВД по Ивановской области заявили, что нападавший задержан — это местный 48-летний житель. При задержании у него нашли пистолет, охотничье ружьё и гранату. Возбуждено уголовное дело за незаконное хранение оружия.
«Как будто держишь в упряжке необъезженных лошадей»
Новости о конфликтах с участием военнослужащих появляются нечасто. Зачастую находящиеся на восстановлении раненые военные становятся жертвами нападений хулиганов или преступников. Но иногда закон нарушают сами участники военных действий: известно о задержаниях в Санкт-Петербурге, Ленинградской и Брянской областях.
Причина большинства подобных случаев агрессии со стороны военнослужащих — посттравматические стрессовые расстройства (ПТСР), и проблема гораздо шире, чем мы думаем, говорит в беседе с ИА Регнум Татьяна Белкина.
Она психолог, работающая с адаптацией военнослужащих, руководитель проектов и директор регионального развития Международной академии гештальта. С военнослужащими и их семьями Татьяна работала еще до СВО: 6 лет была сотрудницей специализированного центра адаптации в подмосковном Ногинске.
Татьяна лично бывает в зоне боевых действий: собирает и отвозит гуманитарную помощь в казачий артдивизион «Терек», в котором служит добровольцем её муж. По специальности он инженер, но теперь, на фронте, — медик. Татьяна и её муж — казаки, гордятся своими корнями.
Психолог подчёркивает: в помощи нуждаются и военнослужащие, и люди, живущие под обстрелами, и врачи, и беженцы, и волонтёры — особенно бывающие «за ленточкой».
По понятным причинам речь в первую очередь о военных. На фронте оказываются люди разного уровня готовности к экстремальным ситуациям, разных типов личности и зрелости мировоззрения. Но даже самый готовый человек может оказаться в ситуации, которая нанесёт серьёзную травму, объясняет специалист.
«Происходит потрясение. Оно не проживается, потому что там не до эмоций. Дальше формируется травма, а после неё — посттравматическое расстройство. Всё, что там происходит, предполагает невероятную мобилизацию, сдерживание эмоций, как будто ты держишь в упряжке необъезженных лошадей», — рассказывает психолог.
Мобилизованные — самые уязвимые
Для общества главное, уверена Татьяна Белкина, — говорить о необходимости психологической помощи и терапии военным везде, на каждом шагу: волонтёрам, семьям, государству и СМИ. Даже той помощью, которая гарантированно предоставляется вернувшимся на Родину военнопленным, пользуются далеко не все, хотя риск травм после плена запредельно высок.
В России же, особенно среди мужчин, обращаться за помощью к психологам и психотерапевтам не принято. Если ситуацию не изменить, мы можем столкнуться с валом страшных ситуаций, подобных произошедшему в Иванове.
«Вернувшийся с фронта человек видит в тылу парня с цветными волосами, антивоенно настроенного, а сам он там видел, как пацаны погибают, через что прошли местные жители, и в его мировоззрение этот парень просто не встраивается.
Есть триггер, он чётко зафиксирован. Например, человек был мобилизован, но готов не был. Не прожив ситуацию собственной неготовности, он попал в бои, и там у него может сформироваться триггер: любой, кто против войны, — потенциальный соперник или враг», — объясняет Белкина.
По её словам, мобилизованные — в зоне гораздо большего риска. Они слышали призыв государства, но не приняли самостоятельного решения идти на фронт. Значит, у них больше вероятности получить психологическую травму.
Алгоритм действий, уверена психолог, един: заключение врача-психиатра, медикаментозное лечение, реабилитация с помощью психолога. При комплексном подходе и сопровождаемой адаптации шансы вернуться к обычной жизни — очень высоки.
Отдельно Татьяна Белкина отмечает неочевидную, казалось бы, угрозу: огромное количество псевдопсихологов, непрофессионалов или даже теоретиков, не имеющих практического опыта.
«Я ужасаюсь, когда читаю о семинарах по ароматерапии, которая «вылечит военную травму». Это опасно и должно караться по закону», — поясняет психолог.
«Родным людям приходится знакомиться заново»
Сейчас в обществе сформировалось много мифов о посттравматическом стрессовом расстройстве. Если убрать всё наносное, ПТСР — это когда у человека после фронта в жизни поменялось всё: личность, мировоззрение, способы контакта.
Он не может быть похожим на себя «до», его преследуют так называемые флешбэки: например, человек не может сидеть спиной к открытому пространству, очень остро реагирует на пролетающие самолёты или взрывы петард, становится враждебным к окружающим, к своей семье.
По словам Татьяны Белкиной, в первую очередь именно семья — жёны, матери, родные — должна убедить военнослужащего обратиться за помощью. Сказать ему: пойдем вместе, я пойду с тобой, мы вместе научимся жить по-новому.
Между вернувшимся с фронта мужем и женой, которая его ждала, происходит сложный конфликт, объясняет специалист. Мужчина нуждается в том, чтобы чувствовать уважение, чувствовать себя героем. А женщина мечтает увидеть его прежним, таким, как до участия в военных действиях. В результате любимым и родным людям приходится знакомиться практически заново.
«Бывает, приходит жена и говорит: я боюсь мужа, он с фронта пришёл. Спрашиваем, что именно он делает пугающего? Отвечает: ничего особенного, он не может спать на кровати — слишком мягко. В разговоре выясняется, что он вернулся всего неделю назад, а жена его уже называет «ненормальным», — рассказывает Татьяна Белкина.
Она поделилась с ИА Регнум собственным опытом: муж первые три месяца, вернувшись с фронта, не переодевался в гражданскую одежду. Находясь за рулем, всегда внимательно смотрел: машет ли пролетающая птица крыльями — птица это или беспилотник? На адаптацию, подчёркивает психолог, нужно время, и обязательно нужна помощь.
Она уверена: понадобится 15-20 лет после окончания боевых действий, чтобы общество пережило случившееся. До сих пор, по её словам, слышны отголоски и видны незажившие раны не только двух чеченских войн, но и афганской кампании. Но любой конфликт когда-то заканчивается, и наша общая задача — вернуть вернувшихся мужчин семьям и в профессии.