36 лет назад, 3 декабря 1989 года, официально завершилась холодная война. Во всяком случае, это после встречи на борту советского лайнера «Максим Горький» у берегов Мальты декларировали президент США Джордж Буш — старший и генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачёв.

Иван Шилов ИА Регнум

Главы двух сверхдержав публично заявили о переходе от противостояния к сотрудничеству. Через несколько лет после этого триумфа дипломатии Горбачёв признал, что американская сторона его обманула.

Творец перестройки и без пяти минут лауреат Нобелевской премии мира Горбачёв проигнорировал любимую русскую поговорку 40-го президента США Рональда Рейгана, которую тот произносил по-русски: «Doveryay, no proveryay». Эта поговорка крайне актуальна и теперь.

Сбой в «мировой системе»

В первой половине 1980-х при Рейгане холодная война, длившаяся более четырёх десятилетий, вышла на новый виток, оказавшийся последним.

Впрочем, даже с учётом роста военных расходов (его в советской прессе называли «гонкой вооружений» и обвиняли в нем исключительно США) и новых локальных проблем вроде войны в Афганистане и волнений в Польше — биполярный мир казался устойчивым.

Вопрос, который сформулировал советский диссидент Андрей Амальрик, «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?», выглядел риторическим.

К моменту прихода Горбачёва к власти в 1985-м планета была устойчиво поделена между «мировой системой социализма» (СССР и его союзники по СЭВ и Организации Варшавского договора) и «свободным миром» с США и их союзниками по НАТО.

Посередине помещались выздоравливавшая после маоистских экспериментов КНР и Движение неприсоединения, куда входила и социалистическая Югославия.

Но у флагмана «реального социализма» — Советского Союза — зрели проблемы.

На середину 1980-х пришёлся спад цен на главный экспортный товар СССР — нефть, за который надо сказать «спасибо» саудовцам, решившим заняться демпингом. В 1986-м цена опустилась ниже 10 долларов (нынешних 20 долларов) за баррель. В том году Союз вместо 10-12 млрд инвалютных рублей получил лишь 5 млрд при тогдашнем курсе Госбанка в 75 копеек за доллар.

В позднейших мемуарах Горбачёв настаивал, что гонку вооружений более продолжать было невозможно, поскольку это уничтожило бы страну.

Недостача нефтедолларов накладывалась на накопившиеся системные трудности советской экономики (точнее, планово-директивного народного хозяйства) — падение темпов роста в промышленности и производительности труда. Проблемы разглядели ещё при Юрии Андропове, чьим протеже считался Горбачёв.

«Царствование» последнего генсека началось с установки на ускорение развития экономики, которую сформулировали при том же Андропове и поминали при Константине Черненко. В стремлении «преодолеть наследие застоя» Горбачёв вслед за народнохозяйственной реформой запустил и политическую.

В феврале 1986 года, на XVII съезде КПСС, со ссылками на Ленина провозгласили гласность, на январском пленуме 1987 года ЦК принял лозунг перестройки.

Политическая турбулентность у «большого брата» отозвалась в соцлагере — как это было и после хрущёвского XX съезда 1956-го, аукнувшись венгерским восстанием. Брожение началось в недавно «усмирённой» Войцехом Ярузельским Польше. Но что-то подобное Будапешту-56 или Праге-68 Советский Союз, увязший в Афганской войне, вряд ли потянул бы.

«Год чудес»

Горбачёв отказался от «доктрины Брежнева» (право СССР вмешиваться в дела соцстран), тем более что и дома по принципу домино начали множиться проблемы. На XIX партконференции в июне–июле 1988-го одна из главных резолюций называлась «О межнациональных отношениях» — уже заискрил Нагорный Карабах.

На фоне внутренних неурядиц «продавать» союзникам идею «демократической перестройки как возврата к ленинским нормам» стало проблематичным.

В Москве всё чаще говорили не столько о разрядке напряжённости с Западом (мантра ещё 1970-х), сколько об общечеловеческих ценностях и общеевропейском доме — что открыло путь для восточноевропейских «перестроек», а затем и революций.

На Западе 1989-й назвали «годом чудес».

Просоветские режимы — от Варшавы до Софии — пали где-то «бархатно», как в Чехословакии, а где-то не без крови, как в Румынии.

За падением Берлинской стены в ноябре 1989 года последовала подготовка к демонтажу «витрины социализма» — ГДР. Канцлер ФРГ Коль — «друг Гельмут» — обнародовал план из 10 пунктов по присоединению Восточной Германии к Западной.

На этом фоне и шла подготовка к мальтийскому саммиту с участием Джорджа Буша — преемника «друга Рональда» и Gorby — любимца прогрессивного человечества Михаила Сергеевича Горбачёва.

Рандеву неравных сверхдержав

«Друг Джордж», занявший Белый дом в январе 1989 года, изначально занял выжидательную позицию в отношениях с СССР, оценивая искренность намерений и степень уступчивости Горбачёва.

Союзники — Гельмут Коль, Маргарет Тэтчер, Франсуа Миттеран, — уже имевшие дело с советским лидером, уверяли: намерения у Gorby самые идеалистические — «общий европейский дом» и вдохновлённый новым мышлением глобальный мир с одновременным роспуском НАТО и восточного блока.

Встреча Горбачёва и Рейгана на Губернаторском острове в Нью-Йорке в 1988 году заложила для этого необходимую основу.

«Я размышлял: что произошло в мировом развитии, что побудило СССР и США встретиться таким образом…» — отмечал на полях мальтийского саммита Горбачёв.

Мальта стала «пробным шаром» в новой советско-американской партии.

Горбачёв искал гарантий безопасности и экономической помощи, Буш — подтверждения, что СССР не станет вмешиваться в дела Европы. Это отражало разницу потенциалов двух сверхдержав на тот момент: ослабленный СССР был готов идти на уступки, более сильные США диктовали свои условия.

Пусть сильнее грянет буря

То, что встреча в неформальной обстановке прошла на борту гражданского лайнера «Максим Горький», считалось символичным — как свидетельство близости мира во всём мире. Хотя формально это была случайность: из-за шторма сорвались планы встречи на военном корабле.

О лайнере имени «буревестника революции» говорилось как о мосте между Востоком и Западом, это преподносили как отсылку к Ялтинской конференции 1945 года. Но в противоположном смысле — не раздел сфер влияния, но их слияние в духе нового гуманистического мышления.

Юрий Абрамочкин/РИА Новости
Советский и американский корабли на рейде у берегов Мальты. 1986

Встречи длились два дня, включая личные беседы лидеров и параллельные обсуждения министров (госсекретаря Джеймса Бейкера и главы МИД Эдуарда Шеварднадзе). Участники отмечали, что атмосфера была доверительной, но напряжённой: шторм за бортом добавил драмы, как будто анонсируя близкие катаклизмы 1990-х.

Ключевыми темами для обсуждения стали Европа и Германия. Горбачёв заверил, что СССР не вмешается в дела Восточной Европы, и говорил о всё том же «общем доме».

«Сначала и прежде всего, новый президент США должен знать, что Советский Союз ни при каких обстоятельствах не начнёт горячую войну против США», — передаёт стенограмма слова генсека.

Буш в свою очередь пообещал не использовать энергию европейских революций против СССР. На словах. Как и многое на этом историческом саммите.

Кусок стены в подарок

Об объединении Германии, которое стало почти свершившимся фактом и воспринималось как «аншлюс» Востока Западом, советский лидер мыслил идеалистически. Он считал, что произойдёт медленное объединение Германии с учётом Хельсинкских соглашений 1975 года о безопасности и сотрудничестве в Европе, которые гарантируют защиту от возможных агрессивных действий НАТО.

Буш поддержал перестройку, но связал помощь США с невмешательством СССР, выразив осторожность по поводу объединения Германии и подчеркнув роль НАТО.

Global Look Press
Совместный ужин советской и американской делегаций на борту советского корабля. 1989

Горбачёв критиковал «экспорт западных ценностей», но Буш подчёркивал «универсальные идеалы», которые несут США. Но ведь и лидер СССР, обновлявший бывшую «империю зла», также ратовал за универсальные идеалы и приоритет ценностей общечеловеческих над идеологическими.

К 1989-му у Горбачёва могло сложиться впечатление, что и Запад, которому экономически была невыгодна гонка вооружений, готов отказаться от конфронтации.

По итогам стороны не подписали какие-либо договоры, но саммит помог наладить доверие между ними. Во всяком случае, так считал Горбачёв.

3 декабря лидеры заявили о конце холодной войны. Горбачёв отметил: «Мир входит в новую эпоху длительного мира…», невольно повторив печально известную фразу Невилла Чемберлена о «мире для этого поколения».

Буш поддержал друга Михаила: «Мы заявили, оба, что мир покидает одну эпоху — холодной войны — и входит в другую эпоху. Это только начало».

Юрий Сомов/РИА Новости
Мальтийский саммит — встреча на высшем уровне между президентом США Джорджем Бушем (старшим) и Генеральным секретарём ЦК КПСС Михаилом Горбачёвым на Мальте

В итоге Буш подарил Горбачёву кусочки «берлинской стены» — жест настолько театральный, насколько и действенный — как символ того, что пространство к востоку от нее осталось без прикрытия.

Если Ялта-1945 закрепила на бумаге порядок, основанный на балансе СССР и Запада, то Мальта-1989 с её отсутствием договорённостей подтвердила сбой этого баланса в пользу Запада.

«Ни на дюйм на Восток»

Но, как отмечается в меморандумах, Горбачёв чувствовал «дух сотрудничества».

На Мальте Буш заверил, что США не будут вредить советским интересам, создав атмосферу доверия. Это продолжилось в переговорах в формате «2+4» по Германии: Запад дал устные гарантии нерасширения НАТО на восток, чтобы Горбачёв согласился на объединение Германии не «по Хельсинки», а «по Гельмуту Колю».

Однако эти обещания не были зафиксированы письменно, и после распада СССР НАТО расширилось пятикратно (1999–2023 гг.), приблизившись к границам России. Неудивительно, что это воспринимается как вероломство.

«Дух сотрудничества» в Горбачёве поддерживали и многочисленные вашингтонские и западноевропейские партнёры. Приведём некоторые ключевые цитаты.

Госсекретарь Бейкер 9 февраля 1990 г. в ответ на слова Горбачёва о том, что «любое расширение зоны НАТО будет неприемлемым»:

«Если мы сохраним присутствие в Германии, которая является частью НАТО, то не будет расширения юрисдикции НАТО или сил НАТО ни на дюйм на восток».

Коль в обращении к советскому лидеру 10 февраля 1990 г.: «Мы считаем, что НАТО не должно расширять сферу своей деятельности… Я правильно понимаю интересы безопасности Советского Союза».

Глава федерального МИД объединённой Германии Ганс-Дитрих Геншер в конце 1990-го: «НАТО должно исключить расширение своей территории на восток, т.е. приближение к советским границам».

К этому моменту территория бывшей ГДР автоматически по факту объединения стала территорией альянса.

Анна Рыжкова ИА Регнум

Франсуа Миттеран — Горбачёву (25 мая 1990 г.): «Мы должны создать условия безопасности для вас… Я всегда говорил партнёрам по НАТО: возьмите обязательство не перемещать военные формирования НАТО с нынешней территории ФРГ в Восточную Германию».

Маргарет Тэтчер 8 июня 1990 г.: «Мы должны найти способы дать Советскому Союзу уверенность, что его безопасность будет гарантирована».

Наконец, генсек НАТО Манфред Вёрнер 1 июля 1991 г., за полгода до упразднения СССР, заявил: «Мы не должны допустить изоляции СССР от европейского сообщества… Мы против расширения НАТО (13 из 16 членов НАТО поддерживают эту точку зрения)».

Менее чем через 9 лет произошло первое расширение НАТО на восток с включением Чехии, Польши и Венгрии.

Как почувствовать себя обманутым

А ведь заверения Запада, зафиксированные в документах (National Security Archive, 2017), касались не только Германии, но и шире — отказа от членства для Центральной и Восточной Европы в НАТО.

Горбачёв согласился, ожидая принятия в «общий европейский дом» и интеграции СССР в мировое сообщество, свободное от блокового мышления.

Однако, как позже вспоминал экс-президент СССР в интервью 2014 года: «Тема расширения НАТО вообще не обсуждалась (в 1990-м), но мы чувствовали себя обманутыми».

Экс-глава ЦРУ Роберт Гейтс подтвердил: пространными обещаниями «Горбачёв был введён в заблуждение».

Запад, в свою очередь, интерпретирует обвинения в нарушении договорённостей как «миф», поскольку обещания были устными и ограниченными Германией. Но документы показывают координацию западных заверений для обмана советского лидера. А Горбачёв не настаивал на письменных гарантиях, полагаясь на дух доверия, возникший после Мальты.

Можно ли главе сверхдержавы быть доверчивым — вопрос не риторический. Но на него уже ответила Москва, наблюдающая, как очередной президент США вновь говорит о разрядке в отношениях великих держав и мечтает о Нобелевской премии мира, которая в октябре 1990-го досталась Горбачеву.