Небратские герои. «Орлята» напоминают, что со Львовом вопрос еще не закрыт

«Это было глупо — умирать, убивая друг друга. Два народа, стремящиеся к свободе и независимости, убивали друг друга. Из истории мы все хорошо знаем, что Львов исторически украинский город, основанный украинским князем Даниилом Галицким в 1256 году. Лучше бы сформировать общее государство. И это была бы сила»,— написала в комментариях под публикацией «Польского радио» к годовщине боев за Львов в 1918 году заместитель директора Государственного архива Львовской области Галина Кордияка.

И тут же узнала от поляков всё и про «братьев», и про «украинский Львов», и про «общую страну», и про «народ без истории, который пробует написать её искусственный вариант». А заодно и о том, что князь Галицкий никогда не был украинцем.

Так что как-то сразу стало понятно: польско-украинская война еще не закончена, и главные бои за Львов еще впереди.

А то, что началось в городе 1 ноября 1918 года и вошло в историю как «подвиг львовских Орлят», в польской историографии считается выдающимся событием. Не подлежащим пересмотру — а оттого оно очень болезненно воспринимается носителями нового украинского мифа.

Как и «Волынская резня», возрождение Польши в 1918–19 годах — это столп исторической конструкции польского государства. И он, так уж получилось, упирается в другой столп — попытку создания некой государственности украинской.

Точнее, в тот момент — западноукраинской, поскольку галицкая интеллигенция никогда себя не мыслила в масштабах Украины и просто не понимала ее границ.

Западно-Украинская народная республика (ЗУНР), провозглашенная 19 октября 1918 года, была, по сути, пойманным удачным моментом, когда Австро-Венгерская империя начала рассыпаться. Основа для этого была — в виде основанной еще Иваном Франко Украинской национально-демократической партии (УНДП), в число основателей которой входил и известный историк Михаил Грушевский.

Которого российская полиция небезосновательно считала агентом австрийской разведки.

Изначально УНДП выступала за демократизацию политической жизни в «тюрьме народов», однако легальными способами и через парламентское лобби. Галичане стремились к некой автономии, «украинскому коронному краю», поскольку даже внутри Австро-Венгрии этот регион рассматривался как польский — и польский язык был официальным в делопроизводстве.

Согласно данным переписи населения 1910 года, коронная земля Галиция (включавшая тогда Краков) была густо заселена, в ней проживало 4,67 млн поляков и 3,3 млн русинов — никаких украинцев там в указанный период еще не имелось.

При этом поляки обитали преимущественно в городах, тогда как в селе до 98% населения составляли будущие украинцы.

Вторая всеобщая перепись населения уже в Речи Посполитой в 1931 г. показывала, что во Львове проживало 312,2 тыс. чел., из них 198,3 тыс. поляков (63,5%), 75,3 тыс. евреев (24,1%), 24,2 тыс. уже выделяемых в отдельную национальность украинцев (7,8%), а также 10,8 тыс. русинов (плюс 462 русских) и понемногу немцев, чехов, белорусов.

Украинцы относились в городе к низшему классу обслуживающего персонала и чернорабочих. А их «национальное самосознание» накануне всемирной бойни развивала только интеллигенция, которая в период Первой мировой войны дружно встала на защиту «бабци Австрии».

Три «украинские партии» Галичины объединились в Главную украинскую раду (с 1915 г. — Всеобщую), чтобы помогать правительству вести необходимую работу среди своей народности. Объясняя это тем, что «войны хочет Царь Российский, самодержавный властелин Империи, которая является историческим врагом Украины», что царская империя 300 лет ведёт политику угнетения Украины с целью сделать украинский народ частью русского; что победа России грозит украинскому народу Австрии лишь гнётом, а победа австро-венгерской монархии «будет освобождением Украины».

В рамках этой помощи в 1914 году и был создан Легион Украинских Сечевых Стрельцов в составе австрийской армии — и он же впоследствии станет опорой ЗУНР.

В 1918 году украинская Рада, осознав, что Австрии уже ничем не поможешь, провозгласила собственную государственность, весьма некрасиво опомоив вчерашнюю родину. В ее манифесте говорилось:

«После пятисот семидесяти и восьми лет неволи, смирения и поругания, стал Ты, Украинский народ, снова сам себе сувереном».

Однако жить, как ему и положено, в селе суверен явно не собирался, поэтому начал в спешном порядке захватывать административные и общественные здания, подмяв под себя Львов, Тарнополь, Коломыю, Дрогобыч, Борислав, Станиславув и правобережный Перемышль.

Захват власти 1 ноября во Львове, центре провинции, диаспорные историки впоследствии назовут «образцовым».

«Это были немногочисленные гордые воины, которые отважились на этот рискованный шаг, чтобы показать миру, кто тут есть давним и настоящим хозяином»,— написал в своей книге воспоминаний бывший подхорунжий австрийской армии Мыхайло Гуцуляк. С немецким и венгерским подразделениями, находившимися во Львове, галичане договорились о ненападении и споро принялись за дело.

Отряд поручика Мартынца захватил ратушу, 75 стрелков хорунжего Сендецкого овладели наместничеством и арестовали губернатора Галиции, генерала Карла фон Гуйна. Команда Гуцуляка занял «Милитаркоммандо» и арестовала военного коменданта города, генерала Пфеффера, одновременно была занята и разоружена городская полиция. В 5 утра отключен городской телефон и международная телеграфная линия, замолкло радио, заняты все вокзалы.

С рассветом в городе появились украинские патрули с сине-жёлтыми лентами на шапках. На львовской ратуше был поднят сине-жёлтый флаг, и в 7 утра сотник УСС Дмитрий Витовский рапортовал Костю Левицкому — главе ГлавУкрРады, — о занятии Львова без человеческих жертв. Причину спешки Витовский накануне озвучил вполне четко: «Если мы не возьмем Львов сегодня, то поляки возьмут его завтра».

У поляков же армейских частей (а у Австро-Венгрии имелись и польские легионы) в городе не было, зато имелись несколько подпольных организаций, как обычно, конкурировавшие между собой. Самая сильная из их, Польская военная организация, действительно имела свой план захвата Львова, предварительно назначенный на 31 октября, но не имела сил — в наличии было всего около 700 человек.

Объединение трех подпольных фирм состоялось как раз благодаря действиям Рады и ее военному ресурсу.

Началось же оно в кофейне «Рим» на улице Академической, 25, где поляки до полусмерти избили украинского солдата. В ответ им бросили в кофейню гранату — и понеслось.

ПВО, созданная бывшими легионерами бригады Юзефа Пилсудского, и еще две организации быстро скоординировали действия.

Командование принял артиллерийский капитан Чеслав Мончинский. Польские формирования превратили Львовский политехнический институт и собор Святого Юра в укреплённые пункты для сбора пополнения. Улицы вокруг этих зданий были перегорожены баррикадами.

Уже в 10 утра 1 ноября была отбита атака на одну из баз ПВО — школу имени Сенкевича. Новоявленные украинские власти Львова не могли прийти к совместному решению, как отреагировать на «польскую активность в городе». А «усусы», выполнив поставленную задачу, просто разбрелись по домам ввиду наступившей эпохи вольности и отсутствия армейской дисциплины. Из первоначальных полутора тысяч под рукой Витовского осталось 648 солдат и офицеров — силы сравнялись, а «украинцев» во Львове, как мы помним, было не более 10%.

Кстати, пан Мончинский смотрел на своего противника в точности так же, как сейчас это делают поляки в соцсетях: в мемуарах, посвященных битве за Львов, он рассуждает, как усилиями австрийской власти была создана «фракция русских», оторванная от великорусского народа.

«Эта вторая фракция долгое время именовала себя рускими (с одной буквой «с»), русинами. Внезапно, в конце XIX века, она нашла себе новое, более подходящее название как народа, неизвестное в истории этих земель, этимологически производное от польского — «украинцы» и «Украина».

Созданные для них отдельные школы, куда насильно загоняли всю греко-католическую молодежь (по вероисповеданию), вскоре дали им кадры взбудораженной интеллигенции, которая вскоре захватила значительную часть мирного руского народа безудержным волнением и бешеной ненавистью ко всему польскому».

Так что у него недостатка в добровольцах не было.

К восстанию немедленно присоединились молодежные «спортивные» общества — «Сокол», «Звезда», «Скала», а также студенческие и женские организации. Как впоследствии и украинский «Пласт», польские скауты изначально готовились к вооруженной борьбе, проходя подготовку с оружием. Поэтому появление будущей легенды, известной как Orlęta Lwowskie, не было чем-то из ряда вон выходящим.

Захватив достаточное количество оружия и боеприпасов, поляки заняли главный железнодорожный вокзал Львова, главпочтамт, казармы в Цитадели. Патрули УСС обстреливали из окон. Обороной вокзала руководил 24-летний поручик Бронислав Перацкий, отмеченный за бои во Львове званием полковника — впоследствии он сделал блестящую государственную карьеру, став министром внутренних дел Польши и был убит Степаном Бандерой и его боевиками.

Сами можете судить о причинах и следствиях.

К 5 ноября в городе установилась «линия фронта», а украинская власть бросила в бой подкрепления.

Украинская Национальная Рада (теперь она называлась так) и созданное ей Генеральное командование обратились к населению Галичины, призвав его к оружию:

«В первых днях существования нового государства поднял голову рьяный противник украинского народа. Перед лицом целого мира не стеснялись поляки заявить, что украинский народ не может быть свободный и равный другим, только должен быть вечным невольником Польши».

Довольно тяжелые бои продолжались до 18 ноября, когда спешно созданная польская армия успешно взяла Перемышль и ее командующий, генерал Михал Карашевич-Токажевский отправил на помощь бронепоезд, 1400 солдат, две сотни уланов и 16 пушек с расчетами. Плюс имелся авиаотряд из двух австрийских самолетов, захваченных на аэродроме в Левандовке.

На фоне серьезной драки, в которой участвовало с обеих сторон порядка 10 тысяч человек, гибель каких-то пацанов была незаметным и незначительным событием. Главных героев из них сделали уже потом (по тому же сценарию в УНР появились «герои Крут»). «Львовские Орлята», чей мемориал на Лычаковском кладбище во Львове является национальным достоянием Польши, являются символом всенародной борьбы за польскость Львова.

И ежегодное напоминание о «великом подвиге» не дает забыть ни полякам, ни их «украинским братьям», что в этом вопросе точка еще не поставлена.