Израильский авиаудар по столице Катара 9 сентября всполошил мировое сообщество, став, с одной стороны, грубым нарушением международных правил поведения, а с другой — демонстрацией силы Тель-Авива и готовности бороться с ХАМАС «до победного».

Иван Шилов ИА Регнум

Правда, в самом Израиле его истолковали не только как демонстрацию силы и непримиримости. Но еще и как попытку отвлечь внимание населения от разбирательства по «Катаргейту» — деле о вовлеченности высокопоставленных израильских чиновников в «теневые схемы» Дохи.

Причем в этот раз следы агентов влияния «свернули» во внешнюю разведку.

Распад дела

Разбирательство вокруг участия сотрудников канцелярии израильского премьер-министра в обелении репутации Катара продолжается почти год — с ноября 2024 года. И в последние пару месяцев складывалось ощущение, что с делом что-то «не так».

С одной стороны, по мере раскрутки коррупционного клубка число подозреваемых росло в арифметической прогрессии: «катарских лоббистов» находили не только среди пиарщиков и чиновников, но также в армии и спецслужбах.

Однако на контрасте большинство «однозначных фигурантов» дела довольно быстро переставали быть таковыми.

Так, например, бывший пресс-секретарь премьер-министра Эли Фельдштейн (в прошлом — основной фигурант дела об утечках секретной информации из канцелярии, переросшего впоследствии в «Катаргейт») перебрался под домашний арест в апреле 2025 года и имеет все шансы вскоре перейти в разряд свидетелей.

Политтехнолог Исраэль Айнхорн (разработчик кампании по обелению репутации Катара и организатор различных теневых схем с участием Дохи и Тель-Авива), постоянно проживающий в Сербии, пользуется протекцией Белграда, что затрудняет расследование его участия в схеме.

Лоббист Джей Футлик, через фирму которого шли основные транши участникам «Катаргейта», несмотря на выданный в августе 2025 года ордер на арест, остается на свободе. Его спасают американское гражданство и подвязки в Демократической партии США.

Своеобразным «козлом отпущения» на какое-то время стал советник премьера Йонатан Урих, через которого якобы координировалась информационная кампания «на местах».

Однако и с него сняли большую часть обвинений к августу 2025 года. А в начале сентября появились и слухи о скором возвращении Уриха в канцелярию.

На улицах судачили, что дело вот-вот развалится и будет закрыто как «глухарь».

Контроль утечек

Темным пятном в «Катаргейте» долгое время оставался статус израильского премьер-министра Биньямина Нетаньяху. Несмотря на то, что фигуранты дела в один голос твердили, что работали с одобрения премьера и «над инициированными им проектами» (а также не могли выполнить и половины действий без его ведома), Нетаньяху долгое время удавалось уклоняться от любых обвинений в свой адрес, списывая их на домыслы оппозиции.

У следствия также не было на руках весомых улик за исключением того, что приказы организовать контролируемые утечки конфиденциальной информации из канцелярии (так называемое «дело Бибиликс», составная часть «Катаргейта») отдавались при участии Нетаньяху, что было зафиксировано в нескольких онлайн-переписках.

Однако и это, как заявляет сторона защиты, являлось лишь хитрой игрой, чтобы вычислить неблагонадежных информаторов, а сами утечки были якобы согласованы с безопасниками.

Ранее Нетаньяху аналогичным образом выходил сухим из других коррупционных скандалов. Все шансы повторить успех наблюдались и в этот раз.

Опасные игры

Впрочем, в начале сентября вдруг стало известно, что приоритетность расследования «Катаргейта» повысилась. Помимо «израильского ФБР» (спецподразделения полиции «ЛАХАВ 433», занимающегося расследованием особо крупных коррупционных скандалов), к делу подключили Общую службу безопасности Израиля (ШАБАК).

И это стало довольно ярким намеком на изменение фабулы. Вместо простого коррупционного скандала речь пошла об угрозах нацбезопасности.

И хотя основным объектом интереса израильских силовиков оставался советник Урих, частота запросов на проведение «доверительных бесед» с Нетаньяху начала стремительно расти.

Того и гляди премьер мог сам попасть в разряд обвиняемых. Тем более что в ШАБАК остается немало тех, кто мечтает свести с премьером личные счеты за недавнее низвержение шефа контрразведки Ронена Бара.

На этом фоне Нетаньяху предпочел действовать, ускорив реализацию операции против руководства ХАМАС в надежде, что удар по «теневому партнеру» Тель-Авива снимет вопрос о возможных коррупционных интересах премьера с повестки.

Расчет оправдался, но лишь отчасти. С одной стороны, назвать Нетаньяху «тайным другом» Катара охотников стало на порядок меньше. Работа же его приближенных по налаживанию деловых связей с Дохой стала трактоваться через призму попыток усыпить бдительность шейхов и подобраться ближе к политбюро ХАМАС.

Однако после удара по Дохе о «Катаргейте» заговорили еще активнее. Правда, его корни теперь ищут не в канцелярии премьера, а во внешней разведке.

Внезапная солидарность

Внешняя разведка Израиля («Моссад») попала в фокус внимания после того, как отказалась задействовать свою агентуру в «катарской авантюре», ссылаясь на оперативные соображения. Даже под нажимом канцелярии и руководства смежных ведомств. В результате Тель-Авиву пришлось спешно делать ставку на воздушный удар, который в итоге окончился неудачей.

Примечательно, что до этого «Моссад» не уклонялся от операций против ХАМАС на территории третьих стран — например, вполне успешно решил задачу по ликвидации одного из лидеров движения, Исмаила Хании, в Тегеране в июле 2024 года.

Разведка неоднократно проводила ликвидации сторонников подполья в Европе, США, Африке и на всем Ближнем Востоке, не считаясь с сопутствующими потерями. Однако, когда дело дошло до Катара, ведомство неожиданно пошло в отказ.

На этом фоне возникла убежденность, что у руководства «Моссада» был свой скрытый интерес. А вскоре нашлись и косвенные улики, якобы подтверждающие тесные связи разведведомства и правящего в Катаре дома аль-Тани.

Так, например, Йоси Коэн, возглавлявший израильскую разведку с 2016 по 2021 год (то есть в период, когда Катар, по данным следствия, действовал на израильском направлении наиболее активно), неоднократно взаимодействовал с катарскими шейхами и бывал в Дохе с «частными визитами».

В отсутствие официальных дипломатических отношений он лоббировал сближение разведсообществ двух стран. А в его предвыборную кампанию, начатую почти сразу после отставки, щедро вложились несколько компаний, имеющих связи с властями монархии.

Преемник Коэна Давид Барнеа пошел по аналогичному пути, выступая основным связующим звеном между Тель-Авивом и Дохой, вел переговоры по заложникам, а также совершал в эту страну «непротокольные» поездки под предлогом обсуждения оперативного сотрудничества.

Он отстаивал в кнессете (парламенте) статус Катара как основного посредника по освобождению заложников даже в период, когда от темы дистанцировалась канцелярия Нетаньяху.

Силуэт новых «катарских агентов влияния» вырисовывался сам собой.

Впрочем, на практике объяснить такое поведение можно и проще. Нежелание «Моссада» охотиться за ХАМАС на земле, вероятно, обусловлено «джентльменским соглашением» между спецслужбой и Дохой.

Израильские разведчики дали обязательство не вести оперативных игр на территории Катара и не подрывать его авторитет в качестве «безопасной гавани» для различных повстанческих движений, получая взамен от катарских коллег информацию о различных отщепенцах и радикалах, действующих от лица ХАМАС, но не имеющих отношения к организации.

Также речь может идти о получении сведений о планах и настроениях в рядах палестинских фракций.

А значит, решающим фактором при дистанцировании от удара по Дохе стали не «теневые связи» высоких начальников, а неготовность «Моссада» в одночасье ставить на кон нарабатывавшийся годами кредит доверия.

Весьма вероятно, что ветка «Катаргейт — Моссад» будет раскручиваться и дальше. Особенно в свете того, что Коэн собрался выдвигать свою кандидатуру на пост премьер-министра и бросает Нетаньяху прямой вызов. А с учетом того, что общей болевой точкой для обоих является тема катарского влияния, в схватке победит тот, кто обратит тему против оппонента первым.